Лодка скользила по глади горного озера и приближалась к противоположному берегу. (Еще вчера утром здесь находилась идиллическая деревенька, по всем открыточным правилам отражаясь в зеркальной воде.) Наконец они перебрались, и лодка выскользнула на песчаную отмель. Сойдя на берег, всадник бросил перевозчику монету.
Таких монет Марк нигде никогда не видел. Она представляла собой привычный диск, более-менее привычного размера – сантиметров пять в диаметре, миллиметров пять в толщину. Изготовлена из черно-шоколадного материала; материал матовый, обработкой схож с материалом шлема. Рисунок выполнен блестящими линиями такого же цвета, контрастными своей полировкой. Если это был герб, или эмблема, то какие-то странные – рисунок больше напомнил некую схему. Гурт имел какую-то, похоже, надпись – она светилась, будто подсвеченная изнутри ярким светом.
Монета упала в мокрый песок. Перевозчик, кивая и бормоча теперь другую фразу, наклонился и поднял радужно-черный кружок. Когда он ее поднимал, монета сверкнула другой стороной – сочное, чистое, ясное объемное изображение, еще более впечатляющее своим минимальным размером. Голограмм такого качества Марк также нигде никогда не видел. Было как-то не по себе – увидеть такую вещь здесь, в таком диком, «девственном» антураже, и в частности в руках этого жуткого дикаря. (Может быть, эта монета – нечто большее чем просто денежный знак, платежное средство? Может быть, это вообще не прошлое, а будущее? Если так, то какое-то странное будущее.)
Они двинулись дальше; поднялись на пригорок, под которым вчера утром располагалась деревня; зашагали подошвой кряжа. Всадник по-прежнему плелся неторопливо, изредка оборачиваясь, поглядывая направо, на стеклянную гладь воды.
Прошло несколько часов; давно перевалило за полдень. Они продолжали неспешный ход по тропе, которая вчера утром была дорогой с автобусом два раза в сутки. Наконец тропа привела их туда где вчера находился поворот большой междугородной трассы. Трасса, двигаясь с севера, сворачивала здесь на запад, в ущелье, перпендикулярное долине с озером. Вместо трассы теперь была тоже тропа – только более хоженая, чем эта. Они свернули налево и двинулись по новой дороге.
Еще через пару часов, когда солнце повисло над долиной прямо по курсу, собираясь закатиться за горизонт, крутые отроги по сторонам сошли на нет, и тропа вылилась из долины в холмистую плоскость. Крупный рельеф закончился. Впереди в глубокое синее небо поднимались струйки дыма – жилье. Ветер донес терпкий дымок; еще через полчаса они, наконец, вышли к селению.
Селение было, мягко говоря, странным. Как будто в одном месте встретились два противоположных мира. В центре на плоском холме возвышалось необыкновенное здание, пропорции которого поражали гармоничностью, отделка и украшение – совершенством. Ниже, по склонам холма, громоздилось скопление хижин – одна жутче другой. Убогие, безобразные, мерзкие, хижины, казалось, были готовы рассыпаться от одного удара ногой.
Тропа проходила между хибарами. Во мраке дверных проломов (никаких окон, как у того перевозчика, не имелось), сквозь которые выходит черно-сизый дым, можно было разглядеть любопытно-настороженные лица. Взрослые, старые, дети; мужчины и старики – заросшие чудовищными бородами; женщины и дети – закопченные до черноты. Все со спутанными, никогда, похоже, не чесанными волосами; на всех – жуткие рубища, как на том перевозчике.
Марк загляделся по сторонам, затем поднял голову. Они остановились перед центральным зданием. Оно было сложено из сиренево-золотистого камня, игравшего глубоким червонным оттенком в скользящих лучах закатного солнца. Казалось, что здание было выточено из целого блока, после чего на стены мастера нанесли узор, имитирующий замысловатую кладку – квадраты и прямоугольники разной величины, подогнанные под формы фасада. И казалось, что среди этих квадратов и прямоугольников не имелось ни одной пары с одинаковой конфигурацией.
Толщина и глубина швов кладки была неестественно однородной. Тон заполнявшего швы материала был светлее поверхности камня, отчего здесь и сейчас – в окружении холмов предгорья, под хрустальным вечерним небом – казалось, что здание не стоит, влитое в каменный купол, а парит в прохладном медвяном воздухе.
По периметру каждого квадрата-прямоугольника проходил золотой узор – тонкий растительный орнамент, похожий на тот что был на одежде и амуниции всадника. По мере того как наступали сумерки, все больше казалось, что узор как бы светится изнутри, подобно надписи на гурте монеты.
Здание было очень простым, никаких «архитектурных излишеств». Прямоугольные окна и двери; прямоугольная арка во внутренний двор; плоская крыша, обведенная фризом с отделкой все того же узора. Но от всей этой простоты – от гармонии пропорций, соразмерности объемов, согласованности форм с отделкой – дух захватывало.