Живчик забрал с собой рукопись в Нью-Йорк. Начались периодические телефонные звонки авторши, проверяющей, как обстоят дела с изданием. Живчик заверял, что набор идёт полным ходом и что скоро он пошлёт гранки на правку. А между тем он засылал свои стихи Зизи как диверсантов, которые, по его расчётам, должны были подорвать плотину сдержанности на реке Зойкиной нежности, коей он в результате этого ожидал быть затопленным. Но Зойка лишь смеялась, когда мы вместе читали эти стихи вслух, отдыхая после очередного оргазма.
Однако набор затягивался. Авторша, Сонька-Золотая Авторучка, не могла совладать со своим нетерпением и стала просить Зойку поднажать. Тут оказалось, что до живчика не дозвониться. Нету дома – и всё тут. После совместных усилий Жоры, самой мемуаристки и Зойки выяснилось, что, во-первых, телефон, по которому они звонили, был телефоном дешёвой гостиницы, а во-вторых, живчик был якобы в больнице. Началось расследование. Узнать название больницы, где он находился, и что с ним приключилось, оказалось невозможным. Наконец с помощью привлечения знакомых в Нью-Йорке удалось выяснить, что живчика выгнали из гостиницы за неуплату счёта и что он был вовсе не в больнице, а у своих престарелых родителей, которые заплатили за него поручительство, чтобы он ожидал суда не в тюрьме, а на свободе, коей он так злоупотреблял.
Когда мемуаристка с несостоявшейся мировой славой, вся в слезах от разбитых грёз, всё-таки добралась до живчика по телефону, он продолжал уверять её, что он обязательно напечатает её шедевр, но на этот раз он не уточнял, когда и какой доход даст его мгновенная распродажа.
Рассвирепевшая Зизи позвонила ему тоже, назвала его говном, и поток стихов, перемешанных с цветами, прекратился. Кстати, в лексиконе Зизи и её друзей существует и производное от любимого «говна». Живописным и повсеместным определением является причастие «сраный». Так что речь её украшается следующими метафорами: «сраный город», «сраное пальто», «сраная газета», причем эти примеры вовсе не исчерпывают неограниченные возможности применения этого определения, коими Зойка и её друзья пользовались в полной мере.
Стоит Зизи улыбнуться или, чего доброго, засмеяться, как у неё открываются верхние дёсны и её лицо становится, как череп со своим жутким оскалом. Недаром её девичья фамилия – Гробова. Да ещё тяжёлая нижняя челюсть, отваливающаяся вниз при смехе, да второй подбородок, что больше первого, – короче, смотреть на неё противно. Но стоит ей посерьёзнеть и закрыть рот, как лицо её становится миловидным. Подбородок подбирается, губы складываются в привлекательную форму. Вот кому бы быть Царевной-несмеяной. Правда, до царевны ей далековато, и ведёт она себя, как вульгарная давалка с высшим образованием, которое она считает для себя пожизненной индульгенцией от урождённого плебейства.
Вот тебе образчик наших диалогов:
– Я человек честный и добрый, и баба тоже вполне. Чем я плоха? – часто задаёт она риторический вопрос, проводя руками по бёдрам и демонстрируя длинную, неплохую, но всё-таки далёкую от красоты фигуру.
– А денежки ты любишь? – спрашиваю. – Расскажи, мужа-то своего ты засудила?
– Я убежала от мужа, ничего мне не надо было, только бы освободиться от него. Если бы я была такая жадная, то меня сегодня бы в живых не было.
– Почему?
– Потому что он бы меня убил.
– Так, значит, ты была такой бескорыстной из страха?
– Я теперь поняла, что для меня самое важное: семья, религия, основы, кровь. Мне важна искренность, – продолжает она крутить свою испорченную пластинку, – человек важен, а если мужик чуть красивее обезьяны, то лучше и не надо.
(Это крылатое выражение она повторяет раз пять на дню.)
– Я тебе скажу, – не перестаёт она нудить, – что я больше всего любила мужчину, который был… ну, не уродец, но некрасивый уж точно. Моя подружка всё удивлялась, как я могу с ним быть, я и сама вначале не могла на него смотреть. Но он оказался таким превосходным человеком, так меня любил, что я перестала замечать его внешность.
– Врёшь, – говорю я, – всегда замечала. И червь тебя ел из-за его уродства. А особливо когда мимо проходил красивый мужик. Сразу небось течь начинала.
– Это вам, мужикам, ничего, кроме красивой морды, не надо. А я тебе честно скажу, мне главное, чтобы человек хороший был.
– То есть хороший тот, который на тебе женится.
– Ну и что? Я уже поняла, что самое важное – это семья, семейные отношения. Это для тебя существует только ебля.
Я хотел сказать ей: «С тобой – да». Но пожалел её. И зря. Потому что её понесло дальше:
– Ты злой и эгоистичный человек, нет в тебе доброты, тебе бы только взять. Ты и скрытный какой-то, нет чтобы раскрыться. Поговорить запросто. Я вот ничего от тебя не скрываю. Ты мне нравишься, ты умница и порядочный. И любовник что надо. Но и я ведь тоже неплоха. Чего тебе ещё надо? Я женщина интересная, и всю себя отдам тому, кого люблю. И не дура я. Не такая умная, как ты, конечно. Но я люблю, чтобы мужик умнее меня был.
– Ну с этим у тебя не должно быть никаких затруднений, – не удерживаюсь я.