И думаю я думу: «Трахну её сегодня или нет?» Никогда не позволяю себе увериться в сём, пока член не введу, а то бывало и такое, что разденемся и в последний момент что-нибудь приключается: то ли она панически боится забеременеть, а у меня не оказалось резинки, то ли она так же панически боится венерических заболеваний, а у меня опять же не оказалось резинки. И ни в какую – хоть насилуй.
Принесли жратву в жертву. Маруська потыкала в свою тарелку, и ей не понравилось. У меня же еда роскошная. Моя дамка пялит глаза в мою тарелку и явно ждёт, что я по-джентльменски предложу ей поменяться. Но я говорю, что она сделала осознанный выбор, с которым она теперь должна жить. Благо ей было предложено его изменить. Пришлось и ей пожрать немного, чтобы не остаться голодной.
В процессе разговора выяснилось самое главное – что она мужика год не имела, а это значительно увеличивало мои шансы на быстрый успех.
Потом покофейничали, ликёрничая. Вышли мы из ресторана и пошли на стоянку машин. Только мы уселись, я руку ей на колено и – в губы, медленно, но верно. Она задышала и бормочет: «Как это вы так сразу». А я не отвечаю и обсасываю ей мочку уха и внутрь уха языком забрался, и дрожь пошла по её телу, жилка заметалась по виску.
Она стала оправдываться, что, мол, давно ничего подобного не испытывала.
«Поехали ко мне в гости», – предложил я. И тут Маруська возмутилась: «Вы что, здесь совсем уже ошалели, чуть познакомились и сразу… Не желаю я так».
Ну, не желаете, и не надо-с. Повёз её домой. Темно уже, холодно стало, дождь мельчит. Высадил её у дома. Провожать не стал – не заслужила. А там таких домов четыре, совершенно одинаковых. И вижу, она пошла не по той дорожке, пришла к другому дому, ткнулась в парадное и почувствовала, что не туда попала. А дождь накрапывает мне на стекло. Вижу, она опять на своих высоких каблуках ковыляет обратно, ищет нужную дорожку. Высокие каблуки в женской обуви – это аналогия бинтования ног у женщин в древнем Китае, установление женской малоподвижности и, следовательно, зависимости от мужчины.
Я сжалился, вышел из машины, набросил ей на плечи мой плащ и молча подвёл её к нужному парадному. Вошли, но она не поднимается по лестнице, а со мной стоит. Тут я её прихватил, и она прижалась ко мне, опять подрагивает. А я умасливаю: «Мне не хочется с вами прощаться», – и целую по-всякому. Тут она решилась и говорит: «Пойдёмте, я хочу купить сигареты». Конечно, сигареты – они ведь фаллический символ, но я ей об этом не сказал. Сели мы в машину, печка горячий воздух гонит, я ей руки на сжатые из последних сил колени положил, отметив давно ещё, что круглые и полненькие, что ноги длинные и недурной формы.
Повёл я машину к своему дому, а она о сигаретах и не упоминала, и всё о моей «сигаре» небось мечтала. Как восточный торговец не будет удовлетворён даже выгодной продажей, если он сначала не поторгуется, так и женщина не будет удовлетворена совокуплением, если она сначала не поломается.
Приехали, и я её сразу в спальню повёл. Теперь она уже не сопротивлялась, а разделась не задумываясь, а я ей грудь целовал, пока она трусики снимала. Животик у неё дрябленький оказался, но мокренькая она была насквозь. Улеглись мы с ней «валетом» – вот где я ей наконец дал «прикурить», и она «закурила», «глубоко затягиваясь». Женщина раскрывает рот – всё равно что раздвигает ноги.
Я желвачок её волшебный стал обхаживать языком. Уж точно – мал похотник, да дорог. Как завыла она, как замычала – хорошо хоть, что рот у неё заткнут был, а то бы соседи напротив в доме всполошились бы. Кончила она, а я развернулся и себя ублажил. Пришлось мне наружу кончить, потому как она сказала, что нельзя в неё кончать. Ещё бы – дети у сорокалетней могут родиться дебилами. Смотрел я на её оргазмом просветлённое лицо и восхищался: «Что может быть прекрасней кончающей женщины. Боже, ты – гений!!!»
Полежали мы малость в «96» и опять в «69» развернулись. Я держу в руках ланиты жопы и счастливо ощущаю всеядный женский рот, коий не что иное, как пизда с языком и зубами. И целую я её в большие и малые уста, а из них, раскрытых, женская слюна сочится. Деликатес получился – женщина, «жаренная» в собственном соку.
На этот раз она – очевидно, да и по собственному признанию, – ещё сильнее зашлась. Год мужика не пробовала. Как это баба может такое выдержать, когда ей подойти и предложить себя – и ебля гарантирована. Не то что мужик, который скорей всего нарвётся на воротящую носом. Не знаю, что со мной бы приключилось, если бы целый год без бабы. Страшно даже представить – кошмар.
На следующий день я должен был совокупляться с жаркой молодой америкашкой, и в мыслях о ней я совершенно охладел к Маруське и думал только о завтрашней. Из пизды – с любовью.
А Маруська лежит, глаза закрыла, будто на ночь решила остаться. Мне с ней ночь тратить не хотелось, потому что тогда мне нужно было бы с ней и утро проводить, так как она в два часа улетала.