Чучело-2, или Игра мотыльков

Глебов посмотрел на каждого из них поочередно: увидел Лизу такой, какой он ее любил бесконечно, — испуганной, открытой, похожей на потерянного ребенка; потом на Костю, мрачного и безответного.

— Простите, — сказал Глебов и быстро вышел, чтобы навсегда раствориться в пространстве. Неслышно открыл входную дверь, но в самом конце все-таки сплоховал: не придержал ее рукой, и она отчаянно-громко хлопнула.

Выстрел попал точно в Лизу — она зарыдала, не стараясь сдержаться, и от этого ее рыдания были еще тяжелее.

— Это пройдет… сейчас… минуту потерпи, — твердила она сквозь слезы. — Хорошо, Костик, что ты ему все сказал. Все-таки легче. Я тебе благодарна. Меня это мучило. Ты не думай, я каждую ночь просыпалась и все думала-думала, что с нами будет, куда я нас завела. Теперь легче… И может, все вообще обойдется, конечно, обойдется… не может не обойтись.

И Костя, в который раз завороженный ее словами, спросил с надеждой:

— Думаешь, я выкручусь?

— Выкрутишься, — уже почти бойко ответила Лиза.

— А что делать… с Глебовым? Он не заложит меня?

— Он?… Разве он может предать?

— Ну ты как на луне! Сейчас это запросто. В духе времени. Ради карьеры или выгодного дела. У нас историк спихнул директора и сел на его место, рассказав, что у того любовница есть. Бедному Тюленю даже оправдаться не дали. Он только пыхтел, обливаясь потом. Сняли как миленького. А ведь он был среди них самый хороший.

— Нет, это невозможно, — твердо ответила Лиза, — чтобы Боря…

А сама вдруг подумала: а что, собственно, она знала о Глебове? Неизвестно, каким он стал за эти годы. Кроме того, она дважды его обманула, и он вправе ответить ей тем же. Вот будет ей жестокая кара. «Надо немедленно идти к Глебову, — решила она, — сегодня же, ночью, не откладывая».

— Ты лучше не думай о суде, — сказала она Косте. — Считай, суд позади. У тебя фестиваль на носу. Вот главное. Завтра начну копить деньги. Наберу побольше халтуры. Мне предлагали две диссертации. Одна — о новой канализационной системе, другая — о разведении скота в труднодоступных районах.

— Обалденно! — вдруг рассмеялся Костя. — Дурдом! Они разводят скот в труднодоступных районах, лучше бы развели в легкодоступных.

— Конечно, скука и все вранье, но можно заработать две сотенные, — ответила Лиза. — Если соберусь с силами, смогу. Сошью модное платье и всех твоих девчонок — за пояс!.. «Кто это такая красивая?!» — «А это мамаша Самурая!» Славы хочу! Чтобы ты был знаменит, чтобы все было хорошо! — Она замолчала. Дыхание перехватило, к горлу подкатывал ком, и, сдерживая себя, проговорила: — Ты, Костик, о будущем думай — о Москве. Десятый в один миг проскочит — и прямо в консерваторию. Начнется праздник! — Посмотрела на сына и осеклась.

— А я спастись хочу… Не живу, жду. Знаешь, как трудно. — Он закрыл лицо руками, крепко надавив на виски. — Ну почему я такой несчастный?

— Ты несчастный? Вот даешь! У тебя голос, ты музыку сочиняешь, стихи пишешь…

— Это еще продать надо. В наше время знаешь кто счастливый? Торгаши да кооператоры. Были бы у нас деньги, всех бы купили — и делу конец. — Неожиданно Костя повернулся к Лизе: — Мать, а вдруг Судакова посадят?

Лиза ничего не ответила. Она уже думала о Судакове: как он себя теперь поведет, не выдаст ли Костика? И всякий раз отбрасывала эту пугающую мысль. Она устало махнула рукой сыну, попыталась снисходительно улыбнуться, но, неизвестно почему, как наяву увидела Костю, которого вел под конвоем милиционер и он уходил от нее все дальше и дальше, превращаясь в маленького мальчика, с головой, втянутой в плечи.

16

Глубокой ночью, когда Костя перестал ворочаться, Лиза встала. Ей не надо было одеваться: она легла в платье, и ничего не надо было искать в темноте: все приготовлено заранее. Единственно, что ей трудно, — это сдерживать судорожное нервное дыхание, чтобы Костя ее не услышал и не остановил. Она вышла в переднюю, сумку под мышку, туфли в руки — и тихо-тихо за дверь. Каменный пол лестницы пронзил, холодил ступни ног, но она терпела, не вызвала лифта и босая прошла два этажа вниз.

Костя не спал. Он сразу заметил все Лизины приготовления, зло усмехнулся про себя, решил схватить ее на месте преступления, когда она будет уходить. Он лежал в темноте и придумывал, как ее разоблачит, и долго ворочался, сочиняя страшные слова мести. Потом застыл в ночной тишине и подумал: пусть мать пойдет к Глебову, а вдруг он его пожалеет. Гордости больше не было.

Как только Лиза вышла, Костя подскочил к окну и увидел ее, почти бегом пересекающую темный двор. Одинокая фигура под куполом темного неба показалась ему легко-уязвимой. «И это мой спаситель? — подумал Костя. — Она никто в этом мире. У нее нет ничего, чем она может мне помочь. А я, придурок, верю ей. Да, Глебов сотрет нас в порошок и посыплет им дорожки в сквере около суда — и правильно сделает!»