Чудесный нож

— Они издевались над ней, как те дети над кошкой — тогда, около башни… Они решили, что она сумасшедшая, и хотели сделать ей больно, а может, и убить, я бы не удивился. Она была просто другая, и они ее ненавидели. В общем, я нашел ее и привел домой. А на следующий день, в школе, подрался с мальчишкой, который был у них главным. Я подрался с ним и сломал ему руку, и еще, кажется, несколько зубов выбил, не помню… Я бы и с остальными тоже подрался, но понял, что у меня будут неприятности и мне лучше остановиться, пока они не узнали про мать — я имею в виду, учителя и всякое начальство, — потому что они пошли бы к ней жаловаться и увидели, что с ней творится, и забрали бы ее. Поэтому я сделал вид, что раскаиваюсь, и сказал учителям, что больше не буду, и они наказали меня за драку, а я так ничего и не выдал. Но я ее защитил, понимаешь? Никто ничего не знал, кроме тех мальчишек, а они понимали, что я сделаю, если они кому-нибудь скажут; понимали, что в следующий раз я их убью, а не просто поколочу. Скоро ей стало лучше. И никто так и не узнал. Но после этого я доверяю детям не больше, чем взрослым. Они тоже способны на что угодно. Поэтому я не удивился, когда дети в Чи-гацце напали на кошку, а потом на нас.

— Я так обрадовалась, когда прилетели ведьмы!

Он снова сел, теперь уже спиной к Лире, и, не глядя на нее, провел рукой по глазам. Она сделала вид, что ничего не заметила.

— Уилл, — сказала она, — то, что было с твоей матерью… и с Туллио, когда до него добрались Призраки… Помнишь, вчера ты говорил, что думаешь, не из твоего ли мира они пришли…

— Да. Потому что иначе непонятно, что с ней такое. Она ведь не сумасшедшая. Эти мальчишки считали ее сумасшедшей, смеялись над ней и хотели сделать ей больно, но они ошибались: она не сумасшедшая. Просто она боялась того, чего никто не мог видеть. И волей-неволей делала вещи, которые казались тебе безумными, потому что ты не понимал, в чем их смысл, но она-то понимала! Вот и считала листья, как Туллио вчера трогал камни в стене. Может быть, так они пытаются спастись от Призраков. Поворачиваются спиной к тому, что их пугает, и стараются по-настоящему увлечься рассматриванием камней и щелей между ними или счетом листьев, как будто, если они заставят себя поверить в важность этого дела, угроза исчезнет. Не знаю. Похоже на то. Ей и в реальности было чего бояться — например, тех людей, которые пришли нас грабить, — но, кроме этого, было и что-то еще. Так что, может быть, в нашем мире и вправду есть Призраки, только мы их не видим и у нас нет для них названия, но они есть, и они нападают на мою мать. Вот почему вчера я так обрадовался, когда алетиометр сказал, что с ней все в порядке.

Он тяжело дышал, и его правая рука сжимала рукоять ножа, торчащую из ножен. Лира сидела очень тихо, и Пантелеймон тоже хранил молчание.

— Когда ты решил, что должен найти отца? — спросила она через некоторое время.

— Уже давно, — ответил он. — Я часто представлял себе, что он в тюрьме и я помогаю ему бежать. Долго играл так сам с собой, иногда по многу дней подряд. Или воображал, что он на необитаемом острове, а я плыву туда и привожу его домой. А потом оказывается, что он все на свете умеет и знает, как быть с матерью, и ей становится лучше, а он заботится о ней и обо мне, и я могу просто ходить в школу и дружить с ребятами, и у меня теперь тоже есть и мать, и отец. Я всегда говорил себе: когда вырасту, обязательно найду отца… А мать говорила, что я унаследую отцовскую мантию. Она говорила это, чтобы сделать мне приятное. Я не знаю, что она имела в виду, но это всегда казалось мне важным.

— И у тебя не было друзей?

— Как я мог с кем-то дружить? — сказал он, искренне удивленный. — Друзья… Они приходят к тебе домой, знают твоих родителей и… Иногда какой-нибудь мальчик приглашал меня к себе; я мог пойти, а мог не пойти, но я никогда не мог пригласить его в ответ. Так что настоящих друзей у меня никогда не было. Я бы с радостью… зато у меня была кошка, — продолжал он. — Надеюсь, что и с ней сейчас все в порядке. Надеюсь, кто-нибудь ее кормит…

— А тот человек, которого ты убил? — спросила Лира, и ее сердце забилось сильнее. — Кто он был такой?