Чудо для Алисы

В глаза неожиданно бьет свет встречных фар. Передо мной вырастает несущаяся с гребня машина. Я сжимаю руль и газую, пытаясь увернуться от столкновения. Заднее колесо старины Бэна попадает в глубокую выбоину на дороге, а я совершаю роковую ошибку: давлю на тормоз…

Кузов протяжно стонет, от удара сжимаясь в гармошку. Мои глаза застилает потом или кровью, сквозь пелену я вижу ярко-желтые вспышки огня, пылающие перед глазами. Я стараюсь удержать руль, но руку пронзает боль. Бэна отбрасывает к остановке, в свете уличного фонаря разглядываю торчащий из предплечья осколок кости. Боль разливается внутри расплавленным металлом, давит на глаза, пульсирует в висках… Кости рвут мою кожу, кровь пропитывает одежду, я чувствую ее приторный металлический запах и привкус во рту. Но куда страшнее та боль, которая струится в моей душе – терпкая, мучительная, беспросветная…

Я едва успел насытиться тобой, Алиса… Единственное в жизни, чего я не испил вдоволь – твои ласки и прикосновения, вкус твоих губ… Судьба подразнила меня иллюзией счастья, бросив подачку. Мне было слишком мало тебя в жизни. И я не успел сказать «люблю».

Руки беспомощно соскальзывают с руля, подо мной хлюпает вязкая, пульсирующая отовсюду кровь. В нос бьет запах гари и жженой резины. Последнее, о чем я думаю, погружаясь в смертельную тьму: я облажался…

Алиса

В камине потрескивают дрова. Струящийся из печки жар опаляет щеки. Тупо смотрю на пляшущие языки пламени, сжимая в руках смартфон. «Абонент временно недоступен…» Сбрасываю вызов и набираю другие цифры…

– Мирослав… – беспомощно шепчу в трубку. – Помоги мне, пожалуйста, я…

– Алиса, что случилось? Рябинин задерживается? – усмехается он.

– Богдан не приедет, Мир, – я тереблю «собачку» металлической молнии горного рюкзака. На меня тоскливо смотрят Никита Сергеевич и Любаня, застывшие на входе в гостиную.

– Никогда не поверю в это! – обрывает Боголюбов. – Ты звонила ему, Лиси?

– Абонент недоступен, – вздыхаю, едва сдерживая рвущиеся наружу слезы.

Дед Никита кряхтит и с силой отодвигает от меня злополучный рюкзак.

– Дай-ка, Алиска! – вырывает он телефон из моих рук. – Здорово, Мир Труд Май! Ты уж подсоби Алиске, сынок! Времени нет разбираться, она опоздает на рейс, – старик чешет лысину, приглаживает густые седые брови и деловито поддакивает Боголюбову в динамик. – Добро. Ждем!

– Дед Никита, не томите! – Любаня плот-нее запахивает на груди вязаный платок и разу-вается.

– Мирослав вызвал такси, сказал, что все оплачено, – Никита Сергеевич подходит ко мне и легонько обнимает. – Ничего, Алисонька, ничего… Я доберусь до этого шельмеца. Тебе сейчас об экспедиции думать надо.

– Дедушка… – Я прижимаюсь к его груди, пахнущей табаком и сеном, и беззвучно плачу. Ходики тикают почти зловеще, приближая время вылета в Тбилиси. А я ведь поверила ему… Глупо было надеяться, что Алла так легко отпустит Богдана.

– Подлец… – не унимается старик. – Испортил мне девчонку и был таков!

– Дед Никита! – я заливаюсь краской и прячу взгляд.

– Лисенок мой, пойдем чай пить. Такси долго ехать будет, – Любаня сбрасывает платок на кресло, обувает мои тапочки и проходит на кухню.

Смотрю на свои ноги в горных высоких сапогах и отрицательно качаю головой. Дура – вот кто я! Я заранее оделась и обулась, чтобы не заставлять Богдана ждать, подумала о нем… А он ни минуты не вспоминал обо мне. Парень даже честно объясниться не посчитал нужным. Не-навижу!

– Любанька, ну какой чай?

– Девоньки, я вот что думаю, – дед Никита встает с табуретки и надевает шапку. – Идти нам надо таксисту навстречу. Иначе опоздает Алиска. Ей-богу, опоздает! За двадцать минут до Саврасова дотащимся…

Любанька вздыхает и согласно кивает. Дед Никита по-молодецки притопывает и ловким движением набрасывает на плечи тяжелый рюкзак. Мы с Любой замираем с открытыми от удивления ртами.

– А вы думали, что я дряхлый дед? – недоверчиво протягивает он. – Чего замерли? Пойдемте.

К вечеру ударяет сильный мороз. Навьюченные рюкзаками и сумками, мы медленно шагаем по скользким дорогам, щурясь от слепящих снежинок. Сворачиваем с Калинина на Степной и останавливаемся передохнуть. Дед Никита хрипит и кашляет, Любанька стряхивает с промокшего платка непрерывно падающие снежинки.

Ослепляя фарами, на переулок Степной заезжает желтое такси с шашечками.

– Стой! – кричит старик и машет руками. Шины протяжно визжат, водитель аккуратно паркуется в кармане автобусной остановки и выходит из машины. Снежинки вьюжат в оранжевом свете фар.

– Это вам до аэропорта? – спрашивает он, застегивая молнию длинной коричневой куртки на упитанном животе.

– Нам, нам, – дед торопливо снимает рюкзак с плеч, укладывает его в багажник и обнимает меня. – Поезжай, внучка, – произносит глухо. – А я Глаше звонить буду, развлекать разговорами. Брат я ей или кто? Пускай и двоюродный.

– Пока, дедушка. И не вздумай за моей спиной… – строго приказываю я.

– Не буду. Сами разберетесь.

Машина отъезжает. Я грустно оборачиваюсь и смотрю на удаляющиеся фигуры дорогих мне людей…

Таксист едет очень медленно и нервно курит в приоткрытое окно.