Чудо - из чудес

            — Портрет… императора… — не понимая, в чем дело, растерянно перечислил тот. — Если возобновит действие закона…

            — Вот оно! — торжествуя, воскликнул сенатор. — Слушай, мальчик, ты, кажется, дарован мне богами для того, чтобы приносить удачу! Во всяком случае, уже второй раз ты выручаешь меня.

            — Я? Тебя?

            — Да, первый раз, правда, спасая свою шкуру от пиратов. А теперь — даже сам не подозревая этого! Если возобновят действие закона… Прекрасно! Прекрасно! Только не если, а — когда! — знакомо пошевелил пальцами Мурена. — Теперь я знаю, что делать!

            Он снова направился к консулу, принялся что-то ему говорить.

            Объяснять.

            Доказывать.

            Тот сначала отрицательно и даже с возмущением стал качать головой, потом, понемногу соображая, задумался и, наконец, начал часто-часто обрадованно кивать.

            Заинтересовавшийся всем этим Ахилл с нетерпением дожидался Мурену, чтобы расспросить, в чем же заключается его помощь.

            Как вдруг к нему подошел человек в красной одежде.

            Шевеля губами, чтобы лучше запомнить, он уточнил его имя, наличие римского гражданства, город, откуда прибыл, и приказал следовать за ним.

            Человек в красной одежде вел Ахилла мимо всадников и сенаторов — дальше преторианцев, дальше свиты.

            Он остановился прямо перед пологом и сообщил на ухо императору, все, что только узнал об Ахилле.

            Скучающее лицо Нерона оживилось.

            — Номенклатор сообщил мне, что ты прибыл сюда из Синопы? — приветливо спросил он.

            — Да, цезарь! — преклоняя колени, дрогнувшим от волнения голосом ответил Ахилл.

            — С посланием?

            — О, да! — протянул свиток папируса Ахилл.

            Человек в красном взял его из рук синопца и передал императору.

            Нерон поднес к глазам лорнет с огромным изумрудом.

            Изучил сначала Ахилла.

            Потом — послание…

            Взгляд его привычно скользил по строчкам и вдруг остановился на имени матери.

            Рука с лорнетом невольно опустилась.

            Ближайшее окружение почтительно смолкло.

            Еще бы!

            Император погрузился в раздумья.

            Но это были не размышления о государственных делах, а воспоминания.

            Только они, в отличие от спокойных и величественных воспоминаний апостола, были, суетны, лихорадочны, трусливы…

            …Без малого пять лет назад, когда ему шел семнадцатый год, было объявлено о кончине императора Клавдия.. На ступенях дворца его приветствовали императором, на носилках отнесли в лагерь преторианцев, оттуда, после его обращения к солдатам, — в сенат, а из сената он вышел, осыпанный бесчисленными почестями…

            …Матери он доверил все свои общественные и частные дела, и в первый же день правления назначил трибуну телохранителей пароль: «Лучшая мать»…

            Он дал ей всё, что только мог дать: на монетах ее изображение стояло рядом с его профилем… греческие города Малой Азии воздавали ей божеские почести, сооружали памятники, ставили статуи в ее честь.

            Агриппина давала аудиенции иностранным послам, посылала письменные приказания правителям провинций и подвластным Риму Царям.

            Когда он, Нерон, должен был являться официально на публике, она всегда сопровождала его, бывало, что ее несли в носилках, а он, император, шел подле пешком в ее свите.

            «Чего ей не хватало еще?..» — поморщился Нерон.

            Сенаторы, и те были созываемы на заседания во дворце, так как Агриппина не могла являться в курию, и из другой комнаты, отделенной только занавесью, она слушала их совещания…

            Но ей, помимо всего этого, хотелось властвовать над сыном, а он не мог позволить ей этого…

            Однажды, в порыве гнева, она стала грозить, что раскроет перед народом преступления, которыми проложила сыну дорогу к престолу, и сказала, что истинный и законный наследник отцовской власти — Британник, которому шел тогда четырнадцатый год…

            Британника вскоре удалось отравить.

            Яд Лукусты сделал свое дело прямо за императорским столом…

            Обедавшее общество несколько минут смотрело в оцепенении на это ужасное происшествие, но он сказал, что смерть Британника произошла от падучей болезни, и приказал продолжать пир…

            После того как Агриппина не дала ему развестить с Октавией, чтобы жениться на Поппее, и когда сама Поппея сообщила, что Агриппина хочет лишить его жизни, он решился на крайние меры…

            Притворясь почтительным и любящим сыном, он пригласил мать в Байи и заманил на великолепный корабль, который был построен так, что часть его должна была отвалиться и раздавить свинцовым потолком или утопить Агриппину.

            Он так нежно обнимал ее, сажая на корабль…

            Но план не удался.

            Агриппина получила лишь легкую рану, и подплывшая лодка перевезла ее на берег, откуда она перебралась на соседнюю виллу…

            О, это была ужасная ночь!

            Нерон был в отчаянии.

            Помог только случай.

            У посланца Агриппины, который примчался сообщить, что императрица жива, был найден под одеждой нож. Тут же было сообщено, что он подослан убить Нерона, а на виллу отправлены надежные люди…

            Получив удар палкой по голове, Агриппина раскрыла тело перед мечом центуриона и сказала: «Вонзай сюда, откуда я породила его!».