Чудо о розе

Вильруа подсмеивался над моей любовью к Диверу, в которой видел лишь кривлянье, но при этом не забывал о моем положении здесь. Он заботился о моем будущем и о том, чтобы я мог выглядеть достойно. Благодаря ему все, что я делал, приобретало размах. Словно больше ветра наполняло мои движения, и это напоминало мне мальчишку, пригнувшегося к рулю велосипеда, который стремительно мчится вниз по склону, и встречный ветер, задирая рубашку, открывает взору прямую и твердую узкую грудь. Он хотел, чтобы я получил мужское воспитание. И мне кажется, что, будучи еще совсем юным, я сознательно не захотел в мечтах своих быть на галере прекрасной пленницей, я предпочел роль юнги, чтобы у меня была возможность взрослеть рядом с капитаном и занять его место. Можно сказать, что коты передавали своим юным любовникам своеобразный кодекс чести (причем нечто вроде военной чести). Он не мог бы согласиться — как не согласился бы ни один кот — чтобы его любовник стал петухом в камере. Он велел мне драться, если понадобится защищать себя, но далее этого было недостаточно. Чтобы удары мои вернее достигали цели, чтобы мое влияние и авторитет выросли как можно больше, мне самому надлежало взять кого-нибудь под свою защиту. Он решил, что я должен обзавестись любовником. Он сам выбрал мне мальчишку из семейства Е. Это был довольно развязный парень, который рассмеялся мне прямо в лицо, когда однажды летним вечером Вильруа за лавровыми зарослями представил ему меня со словами:

— Он будет твоим мужчиной. Я так сказал.

Вильруа захотел, чтобы я трахнул этого парня прямо у него на глазах. Как-то вечером он устроил нам свидание за домиком семейства Б. Не знаю, какую хитрость измыслил мой будущий любовник, чтобы улизнуть из семейства Е и незамеченным пересечь большой двор, но едва лишь он появился, Вильруа велел ему лечь на землю, в траву и крапиву.

— Снимай штаны, — скомандовал он.

Мальчишка спустил брюки. Был вечер, темнело. Хотя Вильруа и не мог видеть, как я покраснел, он догадался о моем смущении по неловким движениям. Он сказал мне:

— Ну давай, Жанно, воткни ему.

Я взглянул на него. Мне хотелось броситься ему в ноги. Меня тревожила мысль, что он разлюбит меня, я могу ему разонравиться, если буду действовать, как мужчина. Он нетерпеливо повторил:

— Ну чего стоишь, давай быстрее, а то некогда. Что, трусишь?

Лежа на траве, выставив голые ягодицы, парень ждал, безучастный и безразличный ко всему происходящему. Вильруа сжал мне руку:

— Хочешь, я тебе помогу? Пропусти.

Он улегся на мальчишку, причем голова его была приподнята, как у змеи, и сказал мне:

— Иди сюда, встань впереди.

Я присел на корточки прямо перед ними. Вильруа вошел в него с первого раза, как всегда.

— Ну давай быстренько.

Здесь я предлагаю вам дать волю своему воображению и представить, как происходили эти детские игры.

Вильруа не мог поцеловать мальчика, он метал мне в лицо взгляды, которые, концентрируясь, превращались в один долгий поцелуй. Наконец, коротко вскрикнув от наслаждения, он затих, но я кончил еще чуть раньше, чем он. Мы все трое одновременно поднялись, не испытывая никакого смущения, причем мальчишка еще меньше, чем остальные. Вильруа подтолкнул его ко мне:

— Поцелуйтесь.

Я поцеловал его. Вильруа добавил:

— Теперь это твой мужчина.

И повернулся ко мне:

— Будешь о нем заботиться, это твой любовник.

И после этой краткой процедуры, вновь обретая свой властный тон старшего, он сказал ему:

— А теперь вали отсюда, хватит глаза мозолить.

Когда тот ушел, Вильруа дружески притянул меня за шею и сказал:

— Ну что, малыш, все в порядке?

И мы присоединились к остальным, которые как раз поднимались по лестнице, направляясь в дортуар.

Я чувствовал себя сильнее. Я ускользал от Вильруа, но поскольку Дивер притягивал меня, он мог бы сорвать испытание на мужественность, любя меня, и он подтрунивал над любовью, что я питал к нему. А Вильруа в свою очередь находил удовольствие в том, чтобы возбуждать собственную ревность. Неожиданно резким толчком он впихнул нас, Дивера и меня, в пустую столовую и закрыл за нами дверь. Десять секунд мы оставались стоять, запертые во тьме. Придя в себя, Дивер заорал:

— Идиот!