Чудовище для проклятой

— Вроде бы да, — ответила, чуть задумавшись, — но я не приглядывалась. Что вы хотите сказать? Моя внешность сильно изменилась?

Вместо ответа Асторшиэр лишь взмахнул рукой. Воздух вокруг задрожал, вспыхнул тысячами искр, и из него соткалось зеркало.

В нем отражалась невысокая брюнетка с настороженным взглядом. Волосы были убраны назад и заколоты в изящный пучок заколкой. Лицо казалось немного худым и бледноватым, но ещё…

— Что это? — пальцы метнулись к щеке.

Нет, на ощупь ничем не выделяется. По лицу, плавно перетекая, словно скользящая по траве змея, расползался узор. Чернильно-черные завитки закрывали скулу и охватывали часть шеи, но вовсе не смотрелись безобразно, как сначала показалось. Не то, чтобы я так фанатично относилась к собственной внешности но…

— Это же не опасно? И появилось из-за снятия проклятья?

Император встал. Чуть провел пальцами по собственной щеке. Серебристые искры истаяли в воздухе, открывая взгляду точно такой же узор на чужом лице.

— И на руке, — ответил на незаданный вопрос, — и нет, это нисколько не опасно. Напротив, это гарантия твоей жизни. Я воспользовался единственным доступным и неопасным для тебя способом и напоил тебя собственной кровью. Место силы дворца закрепило наши узы и отныне, пока я жив, будешь жить и ты. Ни одно проклятье на тебя больше не подействует.

И как-то совсем не хотелось спрашивать, что будет, если Верховный анорр все же погибнет. Но так гораздо лучше, чем в могиле. И уж точно рвать на себе волосы и сетовать на судьбу, связавшую такими непростыми узами с Повелителем, я не стану. Даже напротив!

— Но причем здесь узоры? — уточнила настойчиво.

— На свете не существует "истинных" пар, как ты понимаешь. Вся жизнь даранийцев — ложь их аристократии. Ложь грязная, неприкрытая и опасная. Но эмоции и чувства невозможно отрицать. Если бы я не испытывал их, я бы не смог тебя спасти, — чужие пальцы бережно заправили ещё одну прядь волос, — узы действуют в обе стороны, как и обязательства. Мы связаны навсегда, Каарра.

И откуда эти искушающие нотки? Откуда эта странная забота, это неприкрытое внимание?

И что значат его слова? На какого рода связь сейчас намекает Его кошмарное Величество?

— Я не знаю, как отблагодарить вас, — ответила искренне, — потому что все, что бы я ни сделала, слишком малая плата за жизнь.

Еще один шаг. И он совсем рядом, совсем близко. Смотрит, не сводя глаз.

— Ты.

— Что?

— Ты останешься со мной, Каарра. Я ведь говорил ещё тогда, давно. Искушение слишком велико, и меньше со временем не стало. Ты моя, Кара. И ни единого соперника, маленькая демонолог, будь то Ильгрим, Грайн, ксайши, да кто угодно, я рядом не потерплю! — в синем глазу зародились молнии.

Вот правильно, раньше надо было бежать! А теперь чудо…вище распробовало собственные ощущения, и решило, что без личной красавицы живётся слишком скучно!

— То есть… а если я замуж захочу? Деток?

Кто-то скрипнул зубами. Не то, чтобы деток вот именно сейчас хотелось, но не сдаваться же!

Асторшиэр посмотрел так холодно, что на мгновение показалось — его собственное проклятье вернулось. Но нет. Просто эмоции, как кисточкой, стёрли с лица. Лишь в глазу горела ярость.

— Если таково твое желание. Только подожди немного, пока идёт расследование. Не хотелось бы подставлять свою жену под удар. Стоит разобраться с теми, кого так интересует трон, — от чужого тона как бы вовсе в ледяную статую не обратиться!

Не сразу осознала, что император говорит о нашем браке, как о чем-то решённом.

И другой бы прыгать от радости, но вот не получается! Я не понимала его. Откуда эта странная одержимость? Только от того, что я не предлагала ему себя, как другие чаэварре? От того, что я была слишком резка, и он решил меня наказать таким образом? Глупость! Считает опасной и решил держать ближе к себе?

Мысли лихорадочно проносились одна за другой, но я молчала. Иначе скажу глупость. Только дурной язык, видимо, родился вперёд меня, как и гордость.

— Полагаю, я должно радостно согласиться с такой неслыханной милостью, мой Повелитель! — я уже давно стояла и теперь чуть склонилась в поклоне.

— Мне слышится сарказм, моя… птичка, — но у Князя прозвище звучало нежно, а здесь…

— Считаете, клетка лучше смерти? — как ему удается вместо благодарности вызвать злость?

— Считаю, ты не осознаешь, что говоришь и кому, — рывок — и мое запястье в капкане чужих пальцев.

Но держал он осторожно, не сдавливая, только не давая вырваться. Черты лица анорра заострились. А за спиной вдруг распахнулось полупрозрачное марево крыльев. Разноцветные глаза притягивали снова, не отпускали, заставляя купаться в чужих обжигающих чувствах. А они были.

— Я нравлюсь тебе, — заявило это невыносимое чудовище, — а ты… — его пальцы касались моего лица, словно он ослеп и теперь пытался вспомнить, как выглядит самое дорогое, — ты будешь моей. Запомни это. Мне нужен твой свет, — и чужие губы впились яростно, словно наказывая, обжигая, клеймя, а потом, будто извиняясь, он ласково и осторожно зализывал ранки, пил дыхание.

И одно это странное признание делало его таким беззащитным. Пусть и обманчиво.