Чудовище и красавица

– У таких, как Коновалов, взгляд наметан. Чиновник иногда может быть даже более проницательным, чем шаман… В общем, договорились мы, что во вторник ты вместе с Петром поужинаешь. Он тебя в ресторан хороший приглашает. Посмотришь на него – а вдруг? Это очень хорошая партия, я надеюсь, приглянется тебе пацан.

– Паааап! – Сандугаш даже душно стало. – Не хочу я! Прости, не пойду. Извинись перед Коноваловым. Скажи, что сердце мое занято или что-нибудь в этом роде.

– Сандугаш, – в голосе отца появились металлические нотки, – я не прошу тебя ни о чем неприличном. Просто ужин. Неуважительно отказываться. Он ничего плохого тебе не предложил… А вдруг Петр тебе понравится? Ты уже взрослая совсем. Никак к этому не привыкну, но это так.

– Папа… Но у меня же Костя. И у нас все серьезно.

Отец на несколько мгновений превратился в каменное изваяние. Резко выдохнул.

– Насколько я знаю, ты у него пожила, а потом он вернулся к прежней жизни. Жена и дочка снова при нем, а ты на свидания к нему бегаешь.

– Это временно. Он разведется, и мы поженимся.

– Что ж. Передай ему, что если его намерения серьезны, пусть приходит ко мне поговорить об этом. И не бойся, я ничего ему не сделаю. Просто передай, что я жду от него подтверждения серьезности его намерений в отношении тебя, Сандугаш. Иначе я буду считать себя оскорбленным, а его – негодяем и лжецом, совратившим мою дочь. Это можешь не передавать, если хочешь. Это – чтобы ты понимала.

– Я… передам. Ты хочешь, чтобы я… чтобы я за этого Коновалова замуж вышла?

– Он вполне подходит. Обидеть тебя он не осмелится. И да, я хочу, чтобы ты вышла замуж. Ты созрела. Стала женщиной. Мечешься, ищешь любви, хочешь вить гнездо. Но ты не там любовь ищешь и плохое место для гнезда наметила. Птицы умнее людей, на пепелище гнездо не вьют.

– Папа, Костя не виноват, что я так поздно родилась, что мы так поздно с ним встретились! Да, у него были другие женщины, но это не было любовью, папа, я хочу, чтобы ты тоже понимал. Это и для него первое серьезное чувство.

– Ты передай ему, что я его жду. Для серьезного разговора. Раз у него к тебе серьезное чувство.

– Хорошо, папа.

– Всё, иди.

Сандугаш казалось, теперь все будет хорошо. Отец готов принять Костю. Обещал ничего плохого не делать, если Костя подтвердит серьезность своих намерений. А его намерения были серьезны, они же собирались пожениться, как только он разведется! Возможно, снисходительное отношение отца и его готовность к диалогу подтолкнут Костю побыстрее развестись с Мариной. Костя же хочет помириться с отцом, и чтобы четверо старых друзей снова встречались на берегу Байкала, как будто ничего и не случилось! Для этого Косте достаточно заверить ее отца в серьезности своих намерений.

Однако Костя не обрадовался. Напротив – сначала разозлился, потом сник.

– Да что с тобой? Я не понимаю, ты разве на самом деле не хочешь жениться на мне? Отец же готов поговорить с тобой. Он волнуется о моем будущем, нашел мне какого-то жениха богатого…

– Вот и соглашайся идти за этого богатого.

– Да как ты можешь?! Костя, Костенька, мы же с тобой… Я без тебя не могу! Мы же любим друг друга, мы собирались вместе на всю оставшуюся жизнь, разве не так?

– На всю оставшуюся жизнь, может, и получится. Но это будет недолго. И не так, как мне бы хотелось. И в любом случае – тебя в это я мешать не буду.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю…

Константин наконец решился посмотреть ей в глаза. Обнял, притянул к себе.

– Сандугаш, девочка. Я болен. Узнал совсем недавно. Никогда не болел, к врачам не ходил… Ну, и вдруг появилась проблемка. Пришлось сходить. И оказалось – все серьезно. Серьезнее некуда. У меня рак. Рак простаты. Как будто кто-то решил посмеяться и наказать за то, что блудил много… И именно сейчас. Когда у меня – ты…

Костя судорожно втянул воздух и подавил всхлип.

– Рак лечат! – выпалила Сандугаш. – С раком живут много лет!

Ей жизненно необходимо было заслониться хоть чем-то от этого страшного удара, хоть каким-то словом отбить его…

– Котенок, у меня вторая стадия. Но какая-то паршивая вторая стадия. Прогрессирует быстро. Если не лечиться, я проживу полгода, плюс-минус. Месяца два придется на умирание. Я буду орать от боли и гадить под себя. Перестану быть собой. И не хочу, чтобы ты это видела. Ты не будешь при мне сиделкой. Ты запомнишь меня мужиком, который мог тебя на руки подхватить и нести, и зацеловать в хлам. Мужиком, сильным, здоровым, а не орущим от боли, потерявшим человеческий облик. Поэтому мы расстанемся. Сейчас. Пока еще все так… так красиво.

– Нет. Нет, нет, – бормотала Сандугаш, отгоняя от себя ужасные слова, кошмарные видения. – Нет…

– К сожалению, да.

– Нет. Я не уйду. Буду с тобой до конца.

– Нет. Я тебе запрещаю. Сиделкой при мне ты не будешь. Для меня это станет унижением и мукой. Не хочу.

– Пойдем к отцу, он тебе поможет… Он не такой злой, чтобы теперь не помочь.

– Бата не злой, он бы помог. Но он не берется за онкологию. Говорит, это сгустки мертвой силы, и он всю силу потеряет, если будет с ними бороться. А они только быстрее больного сожрут, если их разозлить.