Чудовище и красавица

Так умеют ходить только коренные москвички — фантомом скользя мимо любых растопырившихся старух с тележками, изящно просачиваясь сквозь бестолковые сгустки остановок, душистым ветром пролетая мимо бомжей и аммиачных подворотен. И даже если на ней пальто из прошлогодней коллекции и смешная шапочка, связанная за два вечера простуды, то все равно — душистым ветром. Потому что на ней всегда будет дорогая обувь и дорогие духи. Такую никогда не остановит патруль для проверки документов, даже если ей вздумается выкрасить волосы в цвет шахидских смертниц или нацепить падающие с бедер, попиленные вдрызг штаны. Глаза у них другие. Плывущие, расфокусированные глаза городских эльфов.

Почти закончилась Покровка, значит, полдороги уже пройдены, а она только сейчас очнулась от легкого самогипноза, в который милосердно погружали ее ритмичный стук низких каблуков, ритмичные пинки покачивающейся на плече сумки, ритмичные в своей неразрешимой безвыходности мысли. Зацикленные, как маятник, мысли, мысли, бегущие по кругу. Конечно, опасно так задумываться на улицах большого города. Об этом незамедлительно напомнила иномарка, мелькнувшая значком BMW в очень неприятной близости.

Оля как раз собиралась перейти маленький переулок, темный и малолюдный. Машины сворачивали сюда редко, и она взглянула на черную сердитую морду с мутными глазами фар удивленно и досадливо. Остановила быстрый горячий столб, что уже полз по термометру позвоночника, и решительно не позволила подняться выше лопаток чувству благодарности за сохраненную, возможно, жизнь, а заодно осознанию собственной неправоты и невнимательности.

Седан встал прямо на зебре перехода, намертво перегородив путь. Оля не любила, когда ей мешали медитировать. Она раздраженно вздохнула, подобрала полы пальто и, глядя очень внимательно на то, как апатично тонут в хлюпающей трясине размокшего снега ее жокейские сапоги, стала пробираться вдоль крыла. Оля была склонна мгновенно забывать о важном, если оно не отвечало ее сиюминутному настрою. А потому в момент, когда лужи остались позади, готова была уже вновь погрузиться в себя, навсегда забыв о только что миновавшей опасности.

Тогда навстречу ей, пугая не столько ударом, сколько плотным слоем жирной московской грязи, открылась водительская дверь. Оля успела остановиться в сантиметре от нее, но все же ударилась — музыка выплыла из салона, и прямо в грудь толкнул теплый металл любимого с детства голоса.

«Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь…» Из темноты машины Цой открывал давно забытую истину ей и высокому молодому человеку в джинсах и расстегнутой куртке.

Зачем он вышел? Может, хотел высказать ей все, что думает, по старой автолюбительской традиции. Или проверить машинные внутренности — в конце концов, от такого торможения они могли оказаться в шоке гораздо большем, чем Оля. А может, просто решил протереть заляпанное стекло.

Как бы то ни было, ничего этого он не сделал. Наткнувшись на очередное препятствие, Оля все-таки подняла глаза. Но она вязла в мыслях, а их было сегодня исключительно много, и были они, видимо, таковы, что парень вдруг шарахнулся от ее взгляда. Почти физически отшатнулся, застыв и лицом и телом. А Оля, удивленная и слегка развеселившаяся, двинулась дальше. Осознавая себя героиней одного из тех случаев, полулегендарных и все же реальных, о которых говорят или пишут в книжках странные фразы, что-то типа: «убила взглядом». Потому лишь, что просто не успела спрятать душу за вежливо-равнодушным фасадом лица… Ох, бедный парень! Надо же, попал под раздачу.

Старость наступает, когда вдруг обнаруживаешь, что плохой погоды в природе не бывает. Реально не бывает.

Сырая ноябрьская наледь. И острая снежная крупа вылетает со всех сторон, как конфетти из новогодних пушек. И свитер под облегающим, еще по-осеннему элегантным пальто до озверения колет спину, отвыкшую за лето от изощренных зимних пыток. Колет тысячью иголок, несмотря на то, что выбран самый, казалось бы, мягкий и тонкий, несмотря на то, что за эту мягкость и тонкость пришлось заплатить цену жаркого, толстого и негнущегося китайского пуховика… А по фигу, все равно все чешется. Зато тепло. Тепло хотя бы груди и спине, и это тепло позволяет терпеть ледяную, заставляющую съеживаться и поднимать плечи непобедимую бесцеремонность, с которой гнездится в уютном воротнике стеклянная змея холода.

Странно… Иногда тратишь ползарплаты на косметику и полдня на макияж, экстатично соблюдая советы модных журналов, потом танцуешь голая перед зеркалом, потом идешь куда-то, куда давно мечтала пойти, — и хоть бы что… Но бывают такие дни, когда ты ненакрашена, и даже не очень причесана, и на душе у тебя не праздник… и весь этот день с удивлением ловишь на себе внимательные взгляды, заставляющие оттирать с подола мнимое пятно и думать в невольном досадливом раздражении: «Ну, уставился. Гм… Дурак, что ли? Или маньяк?!»