Чудовище (ЛП)

Тишина разливается во мне, и я рада ей. Мышцы начинают расслабляться. Стрекотание сверчков действует успокаивающе.

— Мама снова кричала. Но, по крайней мере, в этот раз не говорила, как ненавидит меня. Как у нее нет сил смотреть на меня. Как ей хочется, чтобы меня никогда не было. — Я прижимаю руки к животу, сдерживая боль. Но сейчас она не из-за убитой женщины, приходившей ночью. Она из-за матери. От одиночества. И как бы ни была сильна моя ненависть, часть меня все еще любит ее. Та часть, которая все еще надеется, что однажды и она полюбит меня. Ее пронзительные крики, от которых лопались барабанные перепонки, резали меня на части, пока я пыталась взять себя в руки, сидя на переднем крыльце дома. Но мне нельзя было долго оставаться там. Один из соседей включил свет, и я поняла, что должна убраться оттуда. Ведь люди сделают вывод, основываясь исключительно на испуганных криках моей матери.

Сейчас ее чувства ко мне стерлись, и я чувствую к себе отвращение.

— Я завидую тебе, Рис-без отчества-Винтерс.

Я провожу пальцами по трещинкам на камне. Он умер в прошлом году, а останься в живых, сейчас был бы на год старше меня.

Мама вывезла нас в этот маленький городок пару месяцев назад в надежде, что в этом захолустье будет меньше ночных мертвых визитеров. Но они всегда находят меня.

Я смотрю на этот камень, на выбитое на нем имя и задаюсь вопросом, от чего он умер. Что лишило его жизни в расцвете сил? Может быть, подростковые переживания? Перед глазами отчетливо возникает его образ, и я достаю блокнот, чтобы запечатлеть его черты — спокойное лицо с легкими морщинками вокруг ярких глаз.

— Интересно, дружили бы мы, если бы ты все еще был здесь? Забрал бы ты меня от матери? Может, мы могли бы уехать из города?

Мои пальцы движутся, воспроизводя новый образ, возникающий в тумане моего воображения, и я переворачиваю страницу, на этот раз рисуя его в полный рост. Он был высоким, но не слишком. Сильным, но не накачанным. К тому же был умен, но в глубине души я чувствую, что он пытался скрывать это. Словно не хотел, чтобы люди знали.

— Самый крутой в школе. — Слова вылетают из моего рта, но тембр голоса ниже, а следом — дурацкий смех. Это действительно произнесла я? Мои мысли блуждают вокруг того, что могло случиться с юношей из этой могилы. В мозгу возникает новая мысль. Я ненавижу то, о чем подумала, но мысль уже сформировалась. Раньше, чем осознаю это, на странице появляется набросок — мои пальцы сами выводят изображение.

Его отец, суровый и решительный, но гораздо крупнее Риса, держит пистолет. Рис тоже сжимает его, на их искаженных лицах выражение борьбы. Ствол направлен в грудь Риса.

Сердце мое сбивается с ритма, за ребрами все сжимается от острой боли. Я расстегиваю одежду, карандаш и блокнот падают с моих коленей, когда жгучая боль пронзает мне грудь. Перед глазами плывет, и зрение становится черно-белым. Черное. Белое. Я чувствую окоченение от ослепляющей боли. А затем что-то холодное ложится мне на грудь — как раз на очаг боли. Прямо рядом с сердцем. Боль стихает, переходя в пульсацию, а затем совсем исчезает. Дыхание восстанавливается, и я вижу руку. Это рука юноши. И она на моей груди.

Я отодвигаюсь, сбрасывая с себя руку, и бросаю взгляд на человека, нарушившего мое личное пространство.

Но это не просто человек.

Это Рис.

***

Я узнаю его лицо, потому что рисовала эти черты. Взъерошенные волосы, темные глаза, полные губы. Глаза выделяются сильнее всего — сверкающие, с легким намеком на морщинки от смеха.

Он мягко и нерешительно улыбается, но я не могу улыбнуться в ответ.

Я закрываю глаза. Очередной мертвец, навестивший меня ночью, не является незнакомцем. Этот умерший, которого я часто навещала в течение последних месяцев, никогда не показывался.

Я открываю глаза, но он все еще здесь.

Он улыбается.

И я снова закрываю глаза.

Он все еще здесь, но теперь выглядит обеспокоенным.

— Я не хотел напугать тебя, но ты не должна была этого делать.

Я качаю головой.

— Делать что? — спрашиваю я, не понимая, что происходит. Он же призрак, но не похож на него. Он не светящийся и не прозрачный. Он не белый, не клубящийся, не парящий, как другие, которых я видела. Рис стоит передо мной такой, каким я себе его представляла.

Человек. Во плоти. Реальный.

Приподняв брови, он машет головой в сторону места рядом со мной, спрашивая разрешения присесть. Когда я киваю, он садится и облокачивается на собственное надгробие.

— Ты действительно не понимаешь, что сделала?

Я качаю головой, потому что до сих пор не могу поверить в реальность происходящего. Должно быть, это сон. Я щипаю себя за руку и вздрагиваю от легкой боли. Потираю это место, и он смеется. Когда, наконец, я смотрю на него снова, он спрашивает:

— Теперь ты веришь, что это реальность?

— Что это? — хриплю я, потому что слова застревают в горле. Такого никогда не случалось раньше. Я просто взяла и вызвала мертвого человека?

— Ты вызвала меня.

— Нет, я не делала этого.

Нет. Нет-нет-нет.

Он закатывает глаза, после чего смотрит прямо на меня и снова начинает говорить: