Невесело усмехнувшись, вспомнив, что даже в детстве, с трудом просыпаясь и собираясь то в лицей, то уже после, на поиск хоть каких-то подработок - утро он ненавидел. Не понимал, что это еще не ненависть, а просто детская досада. Ну, подумаешь, отец разбудил на полчаса раньше и заставил вместо того, чтобы в постели последние сны досматривать, за молоком для маленьких сходить или собаку выгулять. Ну, подумаешь, приходилось уже самому без помощи родителей просыпаться, и с огромной неохотой, но понимая, что никуда не деться, надо было все равно из дома уходить, пока хоть первый поезд прибудет на вокзал, или торговки свой товар на базар повезут и на его услуги "принеси-подай-разложи" спрос будет. Это было понятно, но утро от этого все равно добрее не становилось. Просто злился по-детски. А вот после...
Скай слабаком никогда себя не считал. А в последний год, натягавшись и чемоданов, и корзин, наматывая бесконечные круги по городу, так вообще в силе прибавил. Но он-то даже и не представлял какая именно ему сила понадобится, когда... И всё его представление о себе сильном, подкрепленное победами в уличных войнах с местными мальчишками, рассыплется песочным замком от дуновения налетевшего жизненного урагана. Но до этого, несмотря на жалобы мамы и на крики отчима, просто не обращал ни на кого внимания, уже делал что хотел. И доигрался в самостоятельность...
Разговор после того, как отчим застал его в лавке, и Скай пытался кассовый аппарат вскрыть пилочкой для ногтей, позаимствованной из косметички мамы, был жестким. Таким, какого точно Скай не ожидал. И последствий он таких никак не ожидал. Но, наверное, вскрытая касса последней точкой была. Слишком уж отношения с доном Греем не сложились.
Поэтому, услышав злое: "Ты мне больше в доме не нужен! Но сначала шкуру спущу... для профилактики", сначала просто фыркнул, а вот когда за словами и действия последовали, Скай растерялся. Не думал, что отчим сразу же действовать начнет. Что просто сейчас, действительно, и шкуру спустит, и из дома выставит. А дон Грей, ремень вытащив, зажав Ская так, что тот и пошевелится не мог, выпорол там же в лавке так, что, казалось, и кожа с плеч сойдет.
А Скай в первый раз тогда в жизни вообще ремень попробовал. Ни отец, ни мама никогда и пальцем не трогали. И вот тогда Скай узнал, какая боль на цвет и на вкус. Чтоб не кричать, чтоб то ли не злить дона Грея еще больше, то ли чтоб не видел тот насколько действительно Скаю больно, зубами губу цапнул до крови, и так вот и терпел, пока плечи полосовали. Солено-горькой боль на вкус оказалась и темно-синей, как форменный камзол дона Грея.
А когда его отпустили, когда плечи перестали обжигать колючие вспышки, Скай даже думал, что все закончилось, и он свою цену заплатил. Большой цена получилась. Так он думал. Пока отчим не сказал, что сейчас Ская на совет общины отправит и все сделает для того, чтоб его за воровство, драки и непочтительное отношение к правилам самой общины, права лишили на Магрибе находиться. Скай не понимал, к каким это последствиям приведет. Сам злился, думая побыстрей бы куда-нибудь с ненавистной планетки рвануть.
Не было совета общины. Открытого - точно не было. В полчаса, тем же вечером, все и решили. Скай так домой и не попал, и ни с мамой не простился, ни с маленькими. Дон Грей мэра позвал в лавку, и пастора. И втроем, после небольшого совещания, приняли решение. А когда Скай услышал, что и, главное, кем предстоит ему Магриб покинуть, вот только тогда дошла вся серьезность ситуации. Но что он мог сделать? Тем более, по-настоящему же был виноват, и, самое важное, по-настоящему чужаком был, так и не научившимся жить по правилам.
Дон Грей у матери документы на Ская забрал, заставив ее подписать согласие на то, чтобы община города Маае, планеты Магриб могла со Скаем делать все, что угодно. Скай знал, как мать заставили документы подписать - в аргументах Дея и Томаш были, которые точно такими же изгоями могли стать, как и Скай. А дон Грей пообещал усыновить маленьких и в общину принять с полными правами. Это уже сам дон Грей рассказал, хвастаясь на перелете между Магрибом и Тейей. Тогда Скай и понял, какая на самом деле ненависть может быть. А надо было не ненавидеть и, бесясь от бессилия что-либо сделать, проклятья посылать, а гордыню унять и ... прощения просить. Хоть на коленях, хоть на брюхе, хоть как угодно. Может быть, пожалел бы дон Грей. А Скай... при первом удобном случае зубами в руку вцепился. Хорошо хватанул. До крови. Дон Грей кричал громко и глаза у него белыми стали от такой же ненависти. И придумал, как еще больше жизнь усложнить.
- Посмотрим, как ты с рабским ошейником жить будешь, когда на плече воровское клеймо появится, - сказал совершенно спокойно отчим, уже отойдя от вспышки гнева.