Чудовище (СИ)

Каждый старался под себя его тело переделать. Кто-то татуировки наносил, кто-то безжалостно вытравливал, кто-то под кожу игрушки вживлял для модификации, другие выдирали, пытаясь вернуть в человеческий вид. В соски даже сейчас стальные колечки вставлены были, но и рядом Эрик увидел еще несколько точек от проколов.

И не выдержал - тоже руками к шрамам. По спине, по груди, по животу и ниже. И везде находил следы неправильного обращения с такой совершенной вещью. Везде натыкался на шрамы, ожоги, проколы. Порезы. Будто кто-то из прежних хозяев цель себе поставил - изуродовать совершенство.

И руку отдернул. Потому что парень, действительно, каменной статуей стоял, даже когда задевал Эрик и не до конца зажившие раны, и воспаленные места от проколов. Даже когда действительно чувствовал причиняемую, пусть и ненамеренно в этот раз, боль. А не только стыд или неловкость. Должен был стоять неподвижно. Вбили в него это послушание. Все эмоции и чувства, как кислотой с поверхности вытравив.

Муторошно Эрику стало. Страшно. Показалось, что если он сейчас этой вот рукой не просто бы тело трогал, а точно так, как и прежние господа, - бил, жег, резал - то все равно и звука не было бы. Не добился бы от раба.

- Одевайся, - сказал Эрик и отвернулся. И пока парень с вещами возился, все думал о том, что делать с тем планом, который наметил изначально.

Больше смысла не было унижать и наказывать. За него, за Эрика, эту работу уже сделали. И перестарались. Слишком перестарались.

Комментарий к Статуя

такс... ну, почти уже по заявке получилось... надо ли продолжение или хватит того, что в заявке описывалось?

От беты: проверено.

========== Вина ==========

- Не надо меня жалеть, - вдруг услышал то, что ну никак хозяин от раба слышать и не должен был. Повернулся резко, ладони в кулаки снова сжались - неужели таки издевается? Неужели игра такая...

Раб на Эрика быстро глянул, съежился, сразу голову вниз опустил и на колени...

- Простите, господин... - сказал уже с почтением и смирением, и не было в голосе того упрямства и... боли.

- Не забывайся, - Эрик пока не понимал, как себя вести и как реагировать. Не было у него никогда персонального раба. И у отца не было. Со слугами еще до аварии может не совсем как с ровней привык общаться, но, во всяком случае, самодура и требовательного хозяина никогда не разыгрывал. Отец же всегда подчеркивал, что "любого человека в любом положении прежде всего уважать надо, потому что слишком уж переменчиво в жизни каждого колесо фортуны". А Эрик не верил про переменчивость - слишком велико наследство было, слишком известен род их был на Галатее, чтоб в одно мгновение потерять все. А оказалось, зря не верил - и ни знатность, ни богатство не спасли.

Но это уже, понятное дело, после понял.

А с рабом надо было решать, что делать. И срочно.

В любом случае не оставишь же стоять на коленях посреди гостиной раба вечно?

Только сейчас, глядя на парня, сидящего у его ног, до Эрика дошло, что он, собственно говоря, сделал.

Хлопоты лишние он купил, обузу, незапланированные заботы и... общение. То, чего так тщательно избегал все это время.

И главное - зачем? Кому и что хотел Эрик доказать? Рабу, что ли? Вольным рты закрыть за все это время так и не смог, а тут на существе совершенно бесправном, конечно, проще было отыграться.

Но стоило ли такое удовлетворение потраченных денег и усилий?

Раб молчал, раб не шевелился - так и сидел у ног. И Эрик уже понимал, что если не прикажет, тот даже несмотря на неудобства и потребности, не двинется.

- Почему ты смеялся? - спросил Эрик. Это важным было сейчас. От ответа зависело, что делать дальше. - Почему на балу ты надо мной смеялся?

- Я? - раб даже голову от пола поднял и с удивлением, огромным, как небо над Галатеей, на Эрика глянул.

- Я не смеялся! Я не посмел бы, господин. Мне приказали улыбаться. Мне приказали веселить гостей, развлекать и... дон Орвин сказал, что если хоть кто-то останется недовольный и уйдет раньше, чем он представит свою новую покупку - абиссинского скакового жеребца, он... он меня накажет. Я должен был улыбаться. Я должен был каждому говорить, что его присутствие - самое важное на балу. Я же целую ночь учил все эти красивые слова... И, если вы подумали, что я специально, что я... Простите меня, господин. Простите, я не хотел сделать вам неприятно. Я не понимал, что могу разозлить вас. Я делал только то, что приказали!

Эрик выслушал, пытаясь понять, насколько правдивым выглядит такое объяснение и, глядя в темно-зеленые, почти как императорские изумруды, глаза, не видел ни капли наигранности. Только искреннее раскаянье. И страх, что не поверят.

Но Эрик не остановился, злость-то внутри жила. Никуда ж не делась, чуть притихла, да и только.

- А сам ты не понимал, что мне может быть неприятно и неуютно? Глаза же у тебя есть... Или ты считаешь, что с таким лицом, как у меня, я смогу быть... Как ты там говорил -"красивейшей жемчужиной"?

Раб дернулся от слов. Раб попытался что-то ответить, задышал тяжело и через силу, через какие-то внутренние уже конвульсии, выдавил: