Я поднялся.
– Ты уйдешь? – спросила она, снова протягивая ко мне руки. Кажется, хотела удержать, но опомнилась и просто опустила их, продолжая вглядываться в каждую черточку моего лица. – Ты и правда мой сын? Аарон? Это так несправедливо, правда? И тебе тридцать лет? Боже… Как мне принять это? Ты ненавидишь меня?
– Нет.
Ответил раньше, чем обдумал. И сразу понял, что сказал правду. Ненависть, если и была, растворилась без следа в тот миг, когда наши глаза встретились. Она сама не могла простить себя. Жизнь наказала Монику Зейн, отняв память и отмотав время назад. Дав понять, сколько она потеряла и что совершила. Я видел, что она кается, и не мог держать на нее зла.
– Не уходи, – прошептала та, что родила меня, – прошу. Расскажи о себе. И обо мне. Пожалуйста.
– Я ничего о тебе не знаю, – сказал, устало вздохнув. – Но хотел бы знать, пожалуй. Поэтому тебе нужно вспоминать. И когда ты будешь готова, скажи Томасу, он снова меня позовет.
– И ты приедешь?
– Да.
– Обещай.
– Я обещаю.
Она кивнула, нервно стирая с лица слезы, не желающие прекращаться. Протянула руки вперед и осторожно коснулась моих волос у виска. Провела кончиками пальцев чуть ощутимо и сказала тихо:
– Мне так страшно принимать эту жуткую правду.
– Правда болезненна, но от нее нельзя отворачиваться. – Я взял ее руку в свою, чуть сжал и отпустил, повторяя слова Одри: – Все будет хорошо. Это всего лишь очередной шаг, из таких и состоит жизнь. Когда будешь готова, зови меня, я… буду всегда на связи.
Тот день был невероятно тяжелым. И свиданием с матерью он не закончился.
Едва мы с Одри вернулись домой, мне позвонили ребята, приставленные к ее дядюшке. Этот гад не просто сбежал к себе в Италию зализывать раны. Нет. Он выставил на продажу имение, которым владел с тех пор, как погибла чета Тосни, и улетел на райский остров рядом с Пхукетом, называемый Рача. Там Энрике Альбинони арендовал небольшой домик рядом с пляжем и нанял двух слуг…
Отсидеться решил, сволочь.
И хоть Одри просила не трогать дядюшку, после ранения я пересмотрел взгляды на все произошедшее и сдержаться не смог. Его признания были не нужны, очевидно, что мужик воровал у маленькой племянницы, оставшейся сиротой в ранней юности. На улице он ее не оставил и даже учебу в более-менее престижном училище-интернате оплатил, потому и я решил быть гуманным.
Сказав малышке, что лечу в срочную командировку на пару дней, отправился на Пхукет…
Дядюшку Энрике нашел на пляже в окружении двух таек возраста моей Одри. Одна массировала ему плечи, пока он возлежал на шезлонге, а вторая разминала стопы. Мистер Альбинони блаженно постанывал, улыбался и, закрыв глаза, кайфовал…
Я подошел сзади и деликатно отодвинул первую тайку. Она молча уступила мне плечи своего нанимателя. Мои пальцы тут же легли на место рядом с горлом Энрике. Пригнувшись, я тихо спросил, не перегреется ли он на солнышке в такой час?
Итальянец испугался.
Это было написано на его лице, ясно из того, как он дернулся в сторону, но понял, что убежать не может. Я пригвоздил его назад, к шезлонгу.
– Что вы хотите? – проблеял Альбинони, разглядывая прилетевших со мной охранников, пока таечки быстро улепетывали куда-то в сторону бара.
– Повидаться с родственником своей невесты, – ответил я на вопрос, обходя Энрике и присаживаясь на корточки перед ним.
Моя одежда не соответствовала местному климату, было жарко и неприятно задерживаться.
– Одри никогда не хотела бы, чтобы вы мне навредили. Она не простит вам мою… мое… – Округлив глаза, Альбинони весь сжался, предвкушая неприятности, но еще не понимая, какие именно.
– Я не буду вас убивать, – ответил спокойно. Дождался облегченного вздоха и добавил: – Для этого у меня есть Ромул.
Кивнул вправо на своего охранника. Тот стоял с непробиваемым видом, но стоило Альбинони посмотреть на него, кивнул и подарил милейшую ухмылку.
Обычно мы с ребятами не пугали никого зря, вот как в этот раз, но Энрике сам напросился. Мне было важно, чтобы он понял, насколько серьезно я настроен защитить свою девочку.
– Но Одри…
– Не нужно больше произносить ее имя, – холодно сказал я, поднимаясь на ноги. – Услышу еще раз – покалечу. Вы недостойны говорить о ней, видеть ее, не смейте манипулировать ею. Это ясно? Что касается вашей смерти… Нет, я не прикажу скормить вас акулам, хотя, думаю, отец и мать моей Одри это одобрили бы. Уж они-то хорошо знают, наблюдая с небес, что за скотина досталась ей в опекуны.
– Нет, вы неправильно…
– Тихо! – я оборвал лепет этой твари. – Мне не нужны оправдания и обещания. Заверения в вечной любви и клятвы тоже не прокатят. Я не из верующих, понимаете? Я сам сирота. Больше всего мне хотелось бы сделать вас калекой и передать на патронат в какую-нибудь глушь, где о вашей благородной крови никто не знает. Вы бы в полной мере ощутили, что такое зависимость и невозможность жить нормально. Но… Одри и правда просила за вас. Поэтому…
Я кивнул Ромулу, тот медленно приблизился к шезлонгу. Энрике заскулил и вжал голову в плечи, когда мой охранник вынул из внутреннего кармана пиджака бумагу, швырнув на колени этому уроду.