Чукотский анекдот

Звездным часом его пребывания на посту директора косторезной мастерской был приезд в Улак знаменитого музыканта, виолончелиста, лауреата Ленинской и Государственных премий, профессора Московской консерватории (так было написано на афишах) Мстислава Ростроповича. Это случилось за год до вынужденной эмиграции знаменитого музыканта, которому Советское государство, в виде наказания за его вольнодумство и дружеские отношения с опальным Александром Солженицыным, разрешало гастролировать только по самым отдаленным районам огромной страны.

Концерт в Улаке продолжался чуть ли не сутки с краткими перерывами на отдых и еду. Причем, когда Ростропович отдыхал, на сцену сельского Дома культуры выходили местные танцоры и певцы с бубнами. Напоследок знаменитый резчик по кости Туккай подарил виолончелисту его собственное изображение в виде сказочного пиликена с инструментом.

Как потом выяснилось, Мстислав Ростропович находился в ту пору под колпаком КГБ и считался отщепенцем советского общества. Почести, возданные ему в Улаке, вышестоящими партийными и советскими властями были расценены как неуместные. Аркадия Пестерова сняли с работы за политическую и идеологическую близорукость.

Некоторое время Аркадий Пестеров продолжал получать от знаменитого музыканта поздравительные открытки и телеграммы со всех концов мира.

Незадолго до выхода на пенсию Пестеров занимал должность инженера по промыслам в совхозе и в подпитии любил вспоминать свою прошлую бурную жизнь.

Перестройка и связанные с нею политические и идейные повороты позволили Пестерову утверждать, что он в некоторой степени является жертвой прежнего строя, не совсем, конечно, диссидентом, но все же близко стоящим к такой заметной и выдающейся фигуре, как Мстислав Ростропович, снова обильно замелькавшей на страницах центральной печати на экранах телевизоров.

Пестеров пытался бросить пить, но как-то не получилось. Бывало, в периоды безденежья, трезвость продолжалась неделями, а то и месяцами, но, как только приходила пенсия, первым делом он шел покупать бутылку, если не в магазин, то к доктору Милюгину.

И все-таки жизнь стала интереснее, во всяком случае, лично для него, Аркадия Пестерова. Может, стоит попробовать заново начать все? В том смысле, что бросить…

Поскольку в море ничего интересного не оказалось, Пестеров развернулся и направил бинокль в тундру, на южный берег замерзшей лагуны. Его чуткое ухо уловило шум мотора, и он через секунду понял, что это не вертолет, а моторный снегоход «Буран». Причем — не один.

Когда только появились эти машины, некоторые улакцы купили их. Но они быстро ломались, неожиданно останавливались в самое неподходящее время и в неподходящем месте. Если заставала пурга и глох мотор, надежды на благополучный исход путешествия сводились к минимуму. Не то что на собачьей упряжке. С собаками можно переждать буран в снежной пещере, свернувшись между ними в клубок. Но главное — это горючее. Его дороговизна, а то и полная невозможность его добыть, как в эту зиму. На снегоходах сегодня могли раскатывать такие крепкие «новые чукчи», как Владимир Чейвун, уроженец Нунакмуна, взявший в пожизненную аренду весь берег бухты Пинакуль.

Пестеров поспешил вниз. На первом снегоходе ехал Владимир Чейвун, а вторым управлял закадычный друг Чейвуна Василий Доджиев, официально числившийся вольным фотографом районного центра, но помимо этого занимавшийся всем: он судил спортивные соревнования, заседал в суде, являлся непременным членом всех избирательных комиссий.

На прицепленной нарте сидела Сьюзен Канишеро, главная хозяйка американской гуманитарной помощи.

Так как в Улаке давно прикрыли небольшую гостиницу, располагавшуюся в старом интернате, гостью поместили к Татьяне Пучетегиной, квартира которой находилась как раз дверь в дверь с квартирой Аркадия Пестерова.

В тот же вечер, движимый любопытством, Пестеров постучался к соседке.

Сьюзен, в плотно облегающих джинсах, пила чай с хозяйкой и ее мужем, начальником полярной станции. Пестерова посадили рядом с ней, познакомили.

— Сьюзен очень интересуется своим дедом, который до советской власти был торговцем в Кэнискуне, — сообщила Татьяна, — но мы так мало о нем знаем.

— А мой дед был знаком с ним, — сказал Пестеров. — Он бывал у него в Кэнискуне. Продавал ему свои изделия из моржовой кости, нерпичьи кожи, меховые тапочки. Не ругал его, как потом это делали большевики или писатель Семушкин в романе «Алитет уходит в горы». Но больше всего Карпентер дружил с шаманом Млеткыном.

— А что рассказывал ваш дед? — спросила Сьюзен.