Чукотский анекдот

Нельзя сказать, что услышанное от Меленского было для Базарова новостью. Возможно, что председатель кооператива «Нувукан», абориген, ближе к сердцу воспринимал все происходящее. Но с таким положением все как-то смирились. Что чукчи и эскимосы месяцами не моются из-за вечных проблем с банями и горячим водоснабжением, спиваются, бедствуют, вешаются, стреляются, все это уже стало обыденным. В голове Базарова просто не укладывалось, что жизнь здесь может быть другая, не такая, к которой он привык и которую он, по своему начальствующему положению, должен пытаться улучшать, не обязательно с положительным результатом. Главное, чтобы была деятельность, видимость работы, а то, что не всегда получается, — что делать? Такой уж здесь народ, вчерашние дикари, которых пытались втащить в светлое будущее. Иногда возникала вообще крамольная мысль: как было бы хорошо, если бы не было всех этих чукчей и эскимосов, эвенов и чуванцев с их вечными, неразрешимыми проблемами!

Дело-то в другом. Кто будет властвовать здесь? Кто будет контролировать финансовые потоки, руководить? Кто будет наслаждаться сладостью власти, получать знаки внимания, повиновения, благодарности за милости, предоставляемые им — главным начальником Чукотки? А там, в Москве, его будут уважать, почитать: взялся за самый трудный район России, за самую далекую окраину, романтичную, овеянную героической историей — челюскинцы, полярные перелеты, Арктика, Белое Безмолвие, белые медведи, моржи, киты. И вчера еще дикий народ, который под отеческой заботой нового начальника Чукотки ищет пути в современных, нелегких условиях… С чукотского плацдарма видны будущие поля политической деятельности. И эта новая деятельность требует больших денег, как личных, так и возможностей распоряжаться немалыми бюджетными средствами, льготными кредитами. И напрасно так хорохорится Михаил Меленский. Гуманитарная помощь не может поступать вечно. Капиталисты хорошо знают цену деньгам и умеют их считать. Может, и прав Дудыкин… Конечно, хорошо бы иметь в этом районе такого союзника, как Меленский. Человека с безупречной репутацией, обладающего настоящим авторитетом среди местного населения, умеющего говорить на их языке, досконально знающего их нужды… Но вот его идеализм, романтизм — эти вещи уже из прошлого. Такие часто попадались среди коммунистов. Правда, год от году их становилось все меньше, но случались. Даже здесь, на Чукотке, куда посылали далеко не лучших сынов партии.

На обратном пути в гостиницу оба собеседника шли молча. Базаров уже жалел о своей откровенности и размышлял о том, что придется крепить союз с Франтовым, у которого крепкая опора в районе в старом административном аппарате. Бывший ассенизатор большого авторитета не имел, за глаза его называли «говночистом», но районные чиновники прекрасно понимали, что такой начальник незаменим у государственной кормушки.

Ранним утром, после чаепития отправились в село Люрэн.

Когда-то оно считалось образцовым не только в районе, но во всем Чукотском национальном округе и, разумеется, носило имя Ленина. С одной стороны, здесь действительно жили лучшие китобои района, а в округе паслось самое большое оленье стадо. Государство щедро помогало люрэнцам, тем более что Горячие Ключи принадлежали здешнему хозяйству. Сюда в первую очередь шла техника, строились новые корпуса зверофермы. Здесь селились многие приезжие с материка — механики, снабженцы, строители — и, надо сказать, неплохо зарабатывали.

Несмотря на ранний час меж домов уже бродили тени не успевших протрезветь. На окраине села, ближе к обрыву, нависшему над морем, двое охотников, облаченных в белые камлейки, запрягали собак. Меленский узнал одного из них — Сергея Энанкэуяса. Молодой, статный мужчина, резко отличавшийся от своих бледных от многолетней пьянки соплеменников, недавно пережил настоящее житейское потрясение: увел от своего младшего брата жену. Энанкэуяс был не только признанным китобоем, но и самым трезвым человеком в Люрэне. Он вообще никогда не пил и категорически отказывался пробовать даже изысканные вина где-нибудь в Монте-Карло, в Лондоне, в Буэнос-Айресе, там, где происходили заседания Международной китовой комиссии, членом которой и был чукотский охотник.

— С чем пожаловало начальство? — поздоровавшись, спросил Энанкэуяс.

— Знакомимся с положением на местах, — ответил Франтов.

— А чего знакомиться? Будто не знаете, что здесь происходит.

Энанкэуяс сделал широкий жест, как бы показывая на заколоченную столовую, закрытый детский сад, пошивочную мастерскую… И небольшую толпу местных жителей, собравшихся возле морга сельской больницы на похороны Котгыргына.

— Вот до чего мы дожили, — сказал он.