Чумные ночи

– Какие бы партии ни находились у власти, в последние двадцать пять лет правительство ее величества было неизменно обеспокоено намерением Абдул-Хамида создать из мусульман всего мира единую политическую силу, которая могла бы бросить вызов Британской империи. Часть британских государственных деятелей, занимающихся иностранными делами, уже поняла, что на самом деле панисламистская политика Абдул-Хамида обречена на неудачу. Они видят, что мусульмане отнюдь не склонны объединяться. Напротив, арабы, албанцы, курды, черкесы, турки и мингерцы стремятся обособиться друг от друга, так что мусульманское единство лишь мечта и отчасти театральное представление. Однако сегодня, к сожалению, в Англии задают тон убежденные противники ислама, такие как бывший премьер-министр Гладстон. – Консул Джордж немного помолчал, повернулся к королеве и продолжил: – Всем известно, что Абдул-Хамид жестоко притеснял вашего отца и всю вашу семью. Ту же жестокость проявлял он к оппозиции, младотуркам, болгарам, сербам, грекам, армянам и мингерцам. Если бы вы, ваше величество, представительница Османской династии, выступили бы с осуждением тирании Абдул-Хамида и его панисламизма, тогда, не сомневаюсь, не только Великобритания, но также и Франция с Германией захотели бы взять остров и благородную мингерскую нацию под свою защиту.

– Я согласен с господином консулом, – кивнул Мазхар-эфенди. – Сложность заключается в том, чтобы найти журналиста, который в условиях блокады смог бы донести слова ее величества до европейцев. Ведь если мы воспользуемся услугами греческих газетчиков и опубликуем заявление королевы в критской или афинской печати, это будет неверно истолковано.

– Многие лондонские и парижские газеты не откажутся от возможности во всех подробностях рассказать своим читателям о невзгодах, пережитых дочерью низложенного султана, ее отцом и сестрами по воле Абдул-Хамида, – сказал консул Джордж. – В конце концов, и о восхождении ее величества на престол написали многие газеты мира.

– А вот о том, что ее величество вышла замуж за шейха, писать не стали.

– Догадались, что это был фиктивный брак. Однако европейские журналисты, разумеется, захотят, чтобы королева со всей искренностью рассказала о том, что она думает про жестокого деспота, доводящегося ей дядей. В ее словах будут читаться чувства человека, всю свою жизнь страдавшего от тирании. В правительстве Роберта Гаскойн-Сесила есть люди, которые поймут эти чувства и захотят защитить этот прекрасный остров от Абдул-Хамида.

Через сорок два года турецкие крайне правые, обрадованные победами Гитлера на Балканах, будут писать в исторических рубриках некоторых стамбульских газет и журналов (таких, как «Орхон» или «Танрыдаг»), что этот доброжелательный совет консула Джорджа был частью дьявольского антитурецкого замысла. (По их мнению, Османская империя потеряла Аравию из-за шпиона Лоуренса[157], а маленький остров Мингер – из-за шпиона Каннингема.) Однако собравшиеся в кабинете премьер-министра утром 24 сентября 1901 года были едины в том мнении, что только согласие стать подмандатной территорией или протекторатом какой-нибудь европейской державы послужит надежной гарантией от вторжения войск Абдул-Хамида или иных сил. Все краешком глаза поглядывали на королеву.

– Решение о том, как именно выразить мое отношение к дяде, я желаю принять сама, – объявила Пакизе-султан с той твердостью, которую так любил в ней и которой так гордился ее муж. – Однако прежде мне нужно будет обдумать этот вопрос и прийти к определенному мнению о том, что будет лучше всего для мингерцев.

Глава 77

Слова королевы убедили встревоженных мужчин, собравшихся в кабинете премьер-министра, что она выступит в прессе с осуждением Абдул-Хамида, и укрепили их пока еще робкий оптимизм – ведь это был, по их мнению, единственный способ обеспечить политическое будущее острова. Однако ни западные, ни мингерские, ни турецкие журналисты так никогда и не услышат от Пакизе-султан ни единого слова хулы в адрес дяди и его политики.

– Расскажите европейскому газетчику то же самое, что говорили мне, вот и все, – попытался убедить ее однажды доктор Нури.

– К лицу ли мне так поступать? – ответила королева, широко распахнув глаза, отчего ее лицо приобрело по-детски наивное выражение. – То, о чем я говорила с сестрами и отцом, – мои самые сокровенные, самые драгоценные воспоминания. Разве зло, причиненное нам дядей, дает мне право делиться ими? И вообще, мне хотелось бы знать, что по этому поводу сказал бы мой отец.

– Вы теперь королева, и это вопрос международной политики.

– Я стала королевой не потому, что очень этого хотела. Мне хотелось положить конец эпидемии, чтобы люди больше не умирали. – И Пакизе-султан заплакала, а муж стал гладить ее по каштановым волосам и утешать: все равно на остров не заходят корабли, европейские журналисты приехать не могут, а значит, и давать интервью некому.