— По уликам — ни в коем случае. Там ничто не свидетельствовало о самоубийстве. Если этот, как его, Эфраим умирает один-одинешенек от ружейного выстрела, стоя возле своего автомобиля, все сомнения следует трактовать в его пользу! А было ли хоть что-то, что свидетельствовало бы о его склонности к самоубийству? Нет, не думаю, чтобы коронер ошибся! Как ни крути — несчастный случай выходит, Деннис! Ясно как божий день!
— А говорил твой коронер что-нибудь про собаку? — спросил Деннис.
— Ни единого словечка.
— Но этот блохастый там точно был так или иначе замешан! Типа это пес его застрелил, вот оно как!
— Ты имеешь в виду, что собака нажала на крючок, и ружье выстрелило?
— Да. Вот именно. Ты же сам говорил, Боб, пса видели, когда он удирал вверх по склону, словно за ним черти гнались!
— И что, прикажешь коронеру в бумаги это записывать? Да если и считать это свидетельством — что, от этого смерть бедняги перестанет быть несчастным случаем? Собака — это такая же случайность, как слишком легкий спусковой крючок или что-то еще.
— Все так, Боб, но если бы он приплел к делу собаку, тогда полиции или кому там еще приказали бы немедленно разыскать ее и пристрелить. А так, как оно все обернулось, — ну и чего мы достигли по сравнению с тем, что было вначале? Того и гляди, сегодня у тебя еще пару овец зарежут, а у меня на следующей неделе — аж трех. И ни одна чиновная сволочь от кресла задницу не оторвет! Научный центр никто не трогает — и центр пальцем не шевелит, делая вид, что он ни при чем. И действительно, чего им бояться?
Воцарилось молчание. Роберт посасывал навершие своего посоха, обдумывая ответ. Деннис раскурил сигарету и бросил погасшую спичку через голову своей овчарки в высокую траву под стеной.
— Похоже, я знаю, кто может притянуть их к ответу, Деннис, — проговорил наконец Роберт. — Притянуть так, что они нипочем не открутятся.
— Ты что, про нашего депутата в парламенте? — спросил Роберт. — Да он же не…
— Нет, я не про него. Я журналюг имею в виду. Ты, к примеру, «Лондонский оратор» вчерашний читал?
— Не, я его не читаю. А вчера я припозднился из Престона и…
— А я вот прочел. И знаешь что? Они к нам сюда репортера аж из самого Лондона выслали. Специального корреспондента, чтобы он все наши заморочки как есть осветил и разобрался в них до самой первопричины. А запустила все это дело смерть мистера Эфраима. И фамилия этого мужика Драйвер. Умный, говорят, остро пишет. Короче, дело свое знает.
— Ну и где он, коли так? Что-то никого пока не видать.
— Конистонский полисмен нынче ездил к сестренкам Доусон, ну, ты знаешь, — сказал Роберт.
— Ну?
— Ну так вот. С тем полисменом ездил один малый из центра в Лоусон-парке. Там у девчонок порылись на заднем дворе две собаки, обе в зеленых пластиковых ошейниках. Филлис поймала ту, что поменьше, закрыла в сарае и позвонила в полицию. Только собака выскользнула сквозь сток, и парень из центра не успел ее схватить. Это я к тому, Деннис, что полиция уже землю роет. Ты скажи им, что тебе есть что рассказать этому Драйверу, — они его мигом сыщут.
— Да уж, у меня есть много чего ему рассказать, — проворчал Деннис.
Утро занялось ясное и безветренное. Высоко в небе плыли облака, такие редкие и прозрачные, что солнечные свет и тепло беспрепятственно проходили сквозь них. В густом вереске было уютно, словно в собачьей корзинке. Забравшись на самую макушку Коу, Рауф валялся на солнышке, покуда его лучи не выгнали из лохматой шубы всю сырость холодных волн Даддона. Несколькими ярдами ниже, у россыпи камней, играли Надоеда и лис, возясь, точно два щенка, с давно обглоданной костью. Лис, впрочем, не забывал об осторожности и время от времени вскидывал голову, оглядывая пустынные склоны, простиравшиеся к западу и востоку.
— Эй, приятель, что случилось? — спросил он, когда Надоеда вдруг оставил кость и уставился на запад, принюхиваясь и насторожив уши. — Тебе что, опять поплохело? Никак обратно в собственную голову решил провалиться?
— Нет, лис, со мной все в порядке… Рауф! Эй, Рауф!
— Э-э-э, старина, ему не до тебя — он шкуру сушит. Да говори же толком, что такое? Увидел что-то внизу?
— Очень-очень далеко, лис. Смотри… такое темно-синее, и это не небо! Что-то вроде огромной раны между землей и небом! Похоже, кто-то вскрыл вершину холмов, но почему кровь течет… синяя?
— Нет, ты явно еще не отошел от того припадка в сарае. Куда ты смотришь?
— Во-он туда. Между теми вершинами.
На расстоянии десятка миль от них, отчетливо различимая в прозрачном, пронизанном солнцем воздухе, между далекими вершинами Хеск-Фелл и Уитфелл пролегла вдоль горизонта полоска цвета индиго.
— Там? Да это же море! А ты и не знал? — Надоеда вздрогнул, и лис добавил: — Ну не овечья же задница.
— Нет, не знал, — проговорил фокстерьер. — Море? А что это такое? Место такое? Это его мы чуем, когда ветер становится словно чей-то мокрый язык?
— Точно, старина. Соль и водоросли. И вода — жуткая уйма воды! И еще там бывают волны.