Чушь собачья, или Мир на поводке

Сегодня Петр Зефирыч решил больше не думать. А если он не думает – то значит, он не противоречит своему правилу – НЕ СОМНЕВАТЬСЯ В СВОИХ РЕШЕНИЯХ.

А нет сомнений – нет и решений.

Лучшие в мире коленки

Я – красивый? Красивый. Но я же собака. Маленькая, ручная собачка, которая ждет, когда же ее попытаются приручить. Это – мое женское качество, от которого я пытался избавиться.

И так всегда. Чем больше рассказываешь об отношениях, говоришь фактов – тем меньше в них остается от людей и от чувств. Но когда говоришь о своей любви, сложно не коснуться самих отношений.

– Я не люблю романтику, предупреждаю сразу.

Это было наше второе «свидание» с Юлей, мы сидели на лавке, и я опять устроился у нее на коленках. Не знаю, догадывалась она или нет, но для меня это жесты высшего доверия.

– А что для тебя – романтика?

– Это когда цветы на первом свидании, слишком милые парни, смазливая музыка, признания в любви на втором свидании, прогулки под луной в парке и прочие глупости.

– Ты перечислила все, о чем мечтает подавляющее большинство.

Мы немного помолчали. Я еще раз посмотрел на ее коленки. Идеальные.

– Может, ты никогда не влюблялась?

– С чего ты взял?

– Потому что когда влюбляешься, сама хочешь делать такие глупые и сентиментальные вещи.

– Ты говоришь, как баба, Юстас. А ты вообще собака.

И все-таки я ее переубедил. Мы обменялись телефонами, а я не звонил неделю. Она даже не собиралась обижаться. Она обрадовалась звонку, и через несколько часов луна встретила нас сначала в Пушкинском сквере, а потом во всех небольших, но уютных парках Калининграда. Мне пришлось выкрасть у нее дубликат ключей, чтобы утром подарить ей цветы. Когда она их увидела – то даже не подумала, как я умудрился оказаться у нее внутри.

Не всем так везет, как мне везло с Юлей. Она никогда не беспокоилась из-за того, что я – собака, и подходила ко мне деликатно.

– Юстас, несмотря ни на что, ты для меня – эталон мужчины.

– Даже когда я гавкаю по ночам на луну и не успеваю дотерпеть до улицы?

– Всем мужчинам свойственно детское поведение. А собаки – они же как дети. Их надо воспитывать и учить. А я же учительница, Юстас.

Угу. Она училась на факультете иностранных языков. Преподаватель английского. Мне всегда очень нравилось ее произношение, и оно очень помогло нам, когда мы переехали в Америку.

Настоящая любовь выдержит любые расстояния. Пусть современный мир и уменьшает дистанцию между людьми, телефоны, Интернет, видео, но все это не способствует близости.

Нам с Юлей повезло. Я всегда знал, что это – любовь. Контрасты сочетаются. Она не любила сантименты, а я был собакой. Она терпела моих друзей и мои звериные закидоны. Ведь все мои друзья – немного псы, хорошо, что не линяют.

– Юстас, ты все же скорее человек, пусть и покрытый шерстью и ростом не вышел.

– Ничего. Должны же быть у меня хоть какие-то явные минусы?

Воспоминания о Зефирыче

В жизни есть такие вещи, которые невозможно забыть. И есть люди, связанные с этими вещами. В общем, я никогда не забуду Зефирыча, а работа на него будет сниться мне в страшном сне. И в этом сне мы с Зефирычем будем в одной лодке бороздить океан капитализма, который швырял нас на берег.

Скажу сразу – у океана это так и не получилось.

Перед совещанием Петр покрасил усы в белый и взял с собой Виолетту. Зефирыч назвал Виолетту «великолепной куртизанкой». При росте в метр восемьдесят она весила под девяносто и всегда презрительно молчала. Но в ней было определенное обаяние.

– Юстас, Максим. Присаживайтесь. На повестке дня – реклама женского нижнего белья.

Петр гладил по коленям Виолетту, совершенно машинально. Вот-вот она бы замурлыкала. Максим не выдержал:

– Петр Галерович. У нас не Первый канал, чтобы по знакомству везде брать с собой своих близких.

Он намекал, чтобы Зефирыч выпустил свою даму и принял участие в совещании.

– Не беспокойся. Она тут по делу. Ее же рекламу будем делать. Да и вообще она по-русски слабо понимает. Полячка, сечешь?

– Секу, Петр Галерович, – Максим язвительно покосился в сторону Виолеттиных бедер, но спорить все-таки не стал.

Меня же от вида ее таза укачало. То ли мир стремительно покачивался, то ли я вместе с миром, но ее зад был слишком гигроскопичен. Если я понятно выражаюсь, конечно же.

– В общем, все просто. Есть машина, нет водителя. Ее надо перегнать. Документы, прочее – все наше. Прямо из Казахстана. Машина останавливается в Новосибирске, довезти ее надо до Челябинска. Путь НОЧ, Новосиб – Омск – Челябинск. Водитель сам не знает, что в фургоне. Какой-то рыжий парень, судя по всему, из Мордовии.

– А зачем это все?

Этот вопрос всегда ставил Петра Зефирыча в тупик. В смысле «зачем»? Так надо. Где был центр по принятию решений у Зефирыча, я не знаю. Пытался его обнаружить, но всегда находил лишь невидимое шило, которое росло откуда не надо. Он сделал невозмутимое лицо и ляпнул: