Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

– Не страшно, вы нас не разорите. С нами хорошо иметь дело. Кто знает, пройдет несколько лет, и вы нам еще что-нибудь напишете.

Я сказал, что возьму половину этой суммы – но не деньгами, а автомобилем, который нужно будет доставить в Ирландию.

– Вот и отлично. Договорюсь с одним из наших рекламодателей.

«Современную Европу Скотт-Кинга» он брать не захотел:

– Для наших читателей здесь слишком много сатиры. Но я покажу вашу повесть мисс Казинс, посмотрим, что она скажет. Мы любим вашу королевскую семью. Никогда не забуду, как, будучи в Лондоне, я видел в театре королеву Мэри… Лондон такой чистый, такой устремленный в будущее.

Потом мы с Лорой обедали с Гарри Буллом, издателем «Таун-энд-Кантри». Он знал все обо всех: о завещании Китти Миллер, о репутации в Англии сержанта Престона [414] .

Булл явно завидует, что «Гуд Хаускипинг» сумел меня перекупить. Поднимать тираж и цены ему не разрешается. На мой вопрос, почему, последовал странный ответ:

– Херст хочет, чтобы его журнал был эксклюзивным.

«Гуд Хаускипинг» постоянно перекупает у него авторов. Посвящать его в подробности моей беседы с мистером Мейсом я не стал. <…> Повел меня в книжный магазин и купил мне на деньги Херста полдюжины новых романов.

Продавщица в книжном магазине:

– Вы должны прочесть эту книгу. Она – про инцест.

Я:

– Между братом и сестрой или матерью и сыном?

Продавщица (с сожалением):

– Нет, всего лишь между отцом и сыном.

Тот же самый худосочный юнец, который нас встречал, взялся проводить на поезд. Миссис Б., знавшей, что в юности я много путешествовал, моя просьба отвезти нас на вокзал, показалась странной.

Поезд «Двадцатый век» – гордость железнодорожного транспорта Соединенных Штатов. И гордость вполне заслуженная. Перрон затянут красным ковром, в каждом купе имеются всевозможные приспособления, но стены тонкие, и из соседнего купе доносится раскатистый американский смех. Ужин выше всяких похвал.

Нью-Йорк – Лос-Анджелес,

вторник, 4 февраля 1947 года

В Чикаго приехали в десять и видели только занесенные снегом, тянущиеся вдоль путей строительные площадки. Наш вагон прицепили к «Шефу», составу ниже классом, и в два мы двинулись дальше. Метрдотель – маленький, взъерошенный, смуглый человечек, на вид итальянец или грек. На мою фразу: «Я иностранец», он с удивлением отозвался: «В этой стране мы все иностранцы». <…>

Лос-Анджелес,

четверг, 6 февраля 1947 года

В Пасадену прибыли в девять утра; нас ждала машина из «МГМ». Долго ехали по скоростным магистралям и широким проспектам мимо нескончаемых пустырей, автозаправочных станций, безликих зданий и пальм, окутанных теплым, тусклым светом. Все вокруг напоминало скорее Египет – пригороды Каира или Александрии, – чем европейский город. Подъехали к отелю «Бель-Эр»: вид более чем египетский, а резиновый запах – как в Аддис-Абебе. Обрюзгший директор гостиницы отдал мой люкс какому-то ревматику – здесь это обычное дело, – и нам достался симпатичный, но не соответствующий нашим запросам номер с ванной. Разобрали вещи, отдали в стирку целый ворох белья, приняли ванну и пообедали. Ресторан небольшой, но уютный, повар вполне приличный. Заказали хорошее местное красное вино – «Массон Пино Нуар». Кроме нас в ресторане не пил никто. За двумя столиками сидели женщины в абсурдных шляпах. Легли отдохнуть. Ровно в шесть к нам в номер явились два продюсера, Гордон и Макгинесс; в дверях пропустили вперед своих робких жен с букетами чудесных цветов. Сидели у нас и выпивали. Разговор не клеился. С аппетитом поужинали в ресторане и рано легли. Спал плохо; проснулся от боли.