Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Понедельник, 5 декабря 1932 года

Прошлой ночью спал мало. Качает; противотуманный горн.

Попытки стюарда внести в мою жизнь ясность:

– В какое время вы меня вызовете?

– Я позвоню.

– В какое время будете звонить?

– В самое разное. Все будет зависеть от того, как я спал.

– Утром вы предпочитаете чай, кофе, какао или фрукты?

– Заранее трудно сказать. Когда чай, когда кофе. Позвоню и скажу.

– Когда вы принимаете ванну?

– Иногда вечером, иногда утром.

Чтобы хоть немного облегчить его участь, подарил ему сигару.

Воскресенье, 11 декабря 1932 года

Два дня назад погода улучшилась. Хорошую погоду нам обещали, когда мы минуем Азорские острова, однако худшая ночь была сразу же после них. Сейчас тепло, море спокойное; сидел бы на палубе да радовался, если б не сильнейшая простуда. В столовой держу рот на замке, в палубные игры не играю и, подозреваю, в целом произвожу впечатление на редкость скучного молодого человека, каковым, собственно, и являюсь. Читаю детективы. Язык Ван Дайна [251] – загадка: на четырех страницах «Канареечных убийств» шесть случаев неверного словоупотребления. Написал первую страницу романа [252] . Читаю «Введение в философию» Маритена [253] .

Никогда не приходило в голову, что описанное Платоном бредовое состояние при отравлении болиголовом во многом, быть может, объясняется преклонным возрастом Сократа.

Сейчас Лондон притягивает меня куда меньше, чем в начале пути; все колебания относительно путешествия по джунглям, которые меня не оставляли, пока я ехал с Терезой на пристань, остались в прошлом. Хочется быть выше всего этого.

Теперь, когда на море штиль, чувствуется, как медленно передвигается эта старая посудина. Почти весь вечер, особенно на закате, – сказочные небеса.

Барбадос,

воскресенье, 18 декабря 1932 года

Должны были отплыть еще ночью, но из-за дождя разгружаться пришлось днем, и отплыли только в 11.30, отчего шансы увидеть Гренаду при дневном свете становятся призрачными. Мальчишки, как обычно, ныряют за монетками, в том числе и один белокожий парень редкой красоты. Спустя какое-то время появилась и ныряльщица, однако она служила всего лишь приманкой, сама не ныряла. До Гренады добрались только к полуночи и отплыли до моего пробуждения.

Постскриптум к Барбадосу. Покидая пароход, чернокожий пастор изрек: «Огромное спасибо за компанию».