Чужая

— Если тебя не посадят за воровство, — усмехаюсь я. — Ведь твоя клептомания — не выдумка. Ты действительно больна, верно?

— Это мелочь, — отмахивается она. — Люблю сувениры, добытые с риском. Мой личный сорт наркотика под названием «Адреналин». Когда у тебя есть все возможности, трудно найти занятие, которое по-настоящему заводит. Ой, тебе ведь неизвестно, что такое иметь всё, что захочется.

— Ты права — неизвестно. Но и ты со своими возможностями имеешь далеко не всё.

— И чего же у меня нет, по-твоему?

— Судя по всему, сердца, — хмыкаю я. — Но я не об этом. В твой жизни отсутствует искренность и правда, а соответственно, у тебя нет друзей и нет человека, который бы мог тебя полюбить.

— Всё это у меня будет, как только ты свалишь отсюда.

— Решила сыграть меня? — насмешливо поднимаю я брови.

— Я хорошо тебя изучила, — снова жмёт она плечами.

— Тебе никто не поверит, но... дело твоё. Мне другое интересно: как ты узнала обо мне? Понятно, что о деньгах и подмене ты выяснила, хорошенько прошарив мой телефон, который, потакая своей натуре, украла. Но как ты о нём узнала? Случайно нашла, когда копалась в моих вещах?

— Нет, я осматривала твои вещи, как раз чтобы его найти. Вы с Никитой такие болтливые! И даже не заботитесь о том, чтобы вас никто не услышал.

— Не помню, чтобы мы говорили о телефоне в лесу, где ты за нами подглядывала, — поджимаю я губы.

— Но наверняка помнишь, где рассказывала Нику о том, что его потеряла? — гаденько улыбается она, подняв одну бровь.

Чёрт.

Трибуны на футбольном поле. Ей известно обо мне почти с самого начала! Даже удивительно, что она так долго держалась!

— Почему же ты сразу не рассказала всем обо мне, а решила подставить меня с кражей?

— Тогда я только-только задумалась о том, что с тобой не так. Но избавится от тебя хотелось уже тогда. Не вышло, и я решила не торопиться, выяснить всё и добыть доказательства. Теперь моё имя будет очищенно, и я постараюсь, чтобы оставшиеся две недели здесь прошли в приятной компании твоих друзей и твоего парня.

— Я бы на твоём месте, Татьяна, на это надеяться не стал.

Таня вздрагивает и оборачивается себе за плечо. Я тоже смотрю на директора, который, улыбаясь, идёт к своему столу.

— Занятная у вас беседа вышла, девочки, — садится он за стол, откидываясь на спинку офисного кресла спиной и потирая пальцами гладковыбритый подбородок.

— Вы... — теряется Таня. — Вы подслушивали?!

— Хитрость присуща нам всем, Таня, не только тебе. Кто-то прибегает к ней из прихоти, а кто-то, и это мой случай, из необходимости. Я две недели пытался тебя разгадать, но получилось у меня это только тогда, когда я воспользовался тем же методом, что и ты. Уж прости моё малодушие.

Я не могу сдержать улыбки.

Да, сегодня я покину это место. Я не хочу. Мне больно оттого, что так вышло, но... Я чувствую невероятное облегчение, что вместе со мной «Деревню-сити» покинет и эта актрисулька.

— Итак, Таня, я официально заявляю, — облокачивается директор на стол, — что помочь тебе наш «Золотой городок» не в силах. Тебе необходима шоковая терапия, скажем так, и настоящее заключение под стражу, боюсь, твой последний шанс. Эта не болезнь, — это дно, которого ты достигла, потакая своим прихотям. И выбраться оттуда ты можешь только в том случае, если сама этого захочешь.

— Но...

— Никаких «но», моя дорогая. Твои вещи уже собирают, а машина, которая отвезёт тебя прямиков в полицию, уже подана к подъезду. На этом всё. Будь добра посидеть в другой комнате, пока я побеседую с Евой.

— Вы! — подскакивает она на ноги. — Вы ничтожный самодур! Вы не имеете права сажать меня в тюрьму! Я не позволю! Мои родители не позволят! Они засудят вас и закроют это место навсегда, слышите?! Навсегда!

В кабинет врывается наш куратор и встаёт перед Татьяной.

— Таня, всё кончено. Пойдём.

— Нет! Вы не имеете права!

— Знала бы ты сколько молодых людей говорили тоже самое в этом самом кабинете, — вздыхает директор, пока ЭсВэ насильно провожает Таню в смежную комнату. — Возможно, удивилась бы.

Я со сладким чувством злорадства наблюдаю за тем, как за их спинами закрывается дверь, а после поворачиваюсь к Игорю Олеговичу. Я всё ещё улыбаюсь, но улыбка меркнет, когда директор говорит с некой грустью в голосе:

— К сожалению, и тебя, Ева, уже ожидает машина. Но прежде... — Мужчина вновь откидывается на спинку кресла и просит: — Позволь узнать твою настоящую историю. Что тебя сподвигло прибегнуть к обману?

— Деньги, — горько усмехаюсь я, стыдливо пряча глаза.

— Я не стану тебя осуждать, Ева. Каюсь, но я умираю от любопытства, — говорит он весело. — Прости, но я жажду подробностей.

И он их заслуживает, потому что, несмотря на итог моего обмана, Жевнов хороший человек, готовый дать шанс на исправление всякому, кто желает им воспользоваться. А самое главное — он готов помочь этим ребятам.

Я рассказываю о нашем с Элей бесхитростном плане, о том, куда хотела потратить заработанные деньги, о самой Эльвире, о её бесценных качествах друга, рассказываю немного и о своей жизни, об отце и брате, о том, что обрела, попав сюда. И что теперь потеряю.