Чужая игра

Судя по размерам, это были заграничные «дуры» большого калибра.

— Вперед! — скомандовал Латышев, и мы спустились в наш гараж.

В черной «мазде», возившей и Саенко, сидел неунывающий Маркузик.

Латышев не стал менять водителя своего служебного автомобиля. Маркузик слыл простецким парнем, мог расположить к себе любого и, главное, был влюблен в своего железного коня.

Сержанта Маркузова знали как балаболку. Но что касается профессиональных и личных секретов шефа, тут он был нем словно рыба.

Саенко своего водителя недолюбливал. Однако, когда после его ухода сержанта попытались поспрашивать о бывшем шефе, сержант отрезал: «Я нанимался водителем, а не сексотом». С тем от него и отстали.

— Наше вам, товарищ майор!

С Маркузиком у меня были приятельские отношения.

— Привет, дружище. Запрягай телегу…

Мы расселись по ранжиру: я впереди, а Латышев на заднем, начальственном сиденье.

— Куда двигаем, товарищ полковник? — спросил Маркузик, выруливая за ворота.

— Дуй по проспекту. Возле Цветочного бульвара повернешь в сторону Центрального банка.

— Нет проблем…

«Мазда» набрала скорость и лихо помчала по припорошенному снегом проспекту.

Я искоса глянул на Латышева. Похоже, он, как и Маркузик, любил быструю езду.

Киллер

Наум Борисович трудился над фаршированной рыбой. Он был рыжеволос, умеренно упитан и, похоже, не дурак поесть: стол, накрытый на двоих, мог накормить взвод.

Когда я вошел в банкетный зал, он на миг оторвался от еды, кивнул на мое приветствие и потянулся за очередным куском.

Чон, прошествовав на свое место, сел, но к еде не притронулся — выжидательно поглядывал на босса.

Наконец тот вытер руки о накрахмаленную салфетку, отхлебнул из высокого бокала вино и откинулся на спинку кресла.

— Что я тебе говорил? — Он победоносно улыбнулся Чону. — Какой орел, а? Парня нужно брать. Теперь согласен?

Чон промолчал. Его восточное лицо оставалось бесстрастным и неподвижным.

Он смотрел прямо в глаза Витаускасу спокойно и выжидающе.

— Как его зовут? — спросил у Чона, наморщив лоб, Наум Борисович, будто меня здесь и в помине не было.

— Алексей. Фамилия — Листопадов, — не спеша ответил тот.

— Я хочу предложить тебе две тысячи баксов в месяц. — Наконец президент «Витас-банка» соизволил одарить меня благосклонным взглядом. — У нас больше получает разве что Чон. И я… — Он рассмеялся. — Ну что, по рукам? — спросил Наум Борисович.

Меня так и подмывало поторговаться, чтобы сбить спесь с Наума Борисовича.

Но тут я вспомнил про Абросимова и решил больше судьбу не испытывать. Иначе он меня просто в порошок сотрет.

— Чем я буду заниматься?

Я спросил только потому, что продолжал доигрывать роль несговорчивого и недалекого служаки, воспитанного совсем на иных принципах, нежели новое поколение, для которого такой вопрос вообще не стоит: не важно, что делать, лишь бы бабки платили, и побольше.

— Работать по специальности, — снова осклабился Наум Борисович.

— Это как?

— Очень просто. Махать кулаками. Правда, такая возможность тебе будет выпадать не часто, но когда нужно, придется и шею подставлять.

— За две тысячи?

— Логично. А ты парень не промах, — с удовлетворением покивал Витаускас.

— Уж какой есть…

— У нас еще полагаются премиальные и страховка.

— Сколько?

— Сумма премиальных колеблется. От двух штук и выше.

— Я так понимаю, премия бывает не часто.

— Понятное дело. Только за выполнение особо опасных заданий.

— А как насчет страховки?

— Страховка составляет пятьдесят тысяч долларов.

— Всего-то?

— Мало?

— Для меня не имеет значения сколько.

— Почему?

— Если я отправлюсь в мир иной, страховку получать будет некому.

— Это прискорбно. Но больше предложить не могу.

— И на том спасибо.

— Так ты согласен?

— А у меня есть лучший вариант?

— Слова не мальчика, но мужа…

И Наум Борисович в который раз показал вставные фарфоровые зубы.

— Договорились, — сказал он. — Нужные бумаги оформим завтра в офисе. Поступаешь в распоряжение Чона. Его приказания ты должен выполнять беспрекословно. Это тебя не пугает?

— Я привык…

— Вот и хорошо. А теперь можно и обмыть наше соглашение. Придвигай кресло и присаживайся. — Он повернулся к корейцу: — Чон, пусть принесут еще один прибор.

— Спасибо, я не голоден. А спиртное почти не употребляю.

— Возражения не принимаются. Садись к столу. Это первый мой приказ.

— Слушаюсь.

— Вот так-то оно лучше…

Наум Борисович умел быть хлебосольным хозяином.

Я решил больше не выпендриваться, чтобы завоевать его расположение, потому как Чон оставался все таким же холодным и неприступным.

Значит, он так и не смирился с решением о моем приеме в охрану…

Я мог только догадываться, что у него на уме. Похоже, служба в разведке приучила Чона не верить даже очевидному.

И я совершенно не сомневался, что его люди перелопатили всю подноготную прапорщика Листопадова.

Но не нашли ничего подозрительного. Иначе Наум Борисович вряд ли позвал бы меня в банкетный зал.