Чужая сила

И вот тут она показала то, что было под этим капюшоном скрыто, попросту скинув его. Это было не лицо той старушки, что мы видели в деревне. Это вообще лицом назвать было нельзя. Люди так не выглядят.

Да я даже описать ЭТО не смогу. Что-то от змеи, что-то от лисы, седые патлы, растущие клоками из серой пергаментной кожи, обтягивающей продолговатый череп. И две ярко-красные точки во впалых глазницах.

Маринка глухо охнула и уцепилась за мое плечо, чтобы не упасть.

– Мне больше нравится, когда меня называют «оперативником», – и не подумал отстраниться от жуткой старухи Николай. – Так правильнее. У нас там, в Москве, двадцать первый век уже. Все изменилось.

– Люди остались теми же, – старуха улыбнулась безгубым ртом, а после высунула наружу язык – длинный, тонкий, раздвоенный на конце. – Мясо, кровь и душа.

– Это да, – согласился Нифонтов. – Но все остальное – ох, как поменялось. Например, нам больше не нужно соблюдать лишние формальности для того, чтобы ваше племя изничтожать.

– Будто прежде вы миндальничали с нами? – прошипела безымянная ведьма.

– Я тогда не работал, – пояснил Нифонтов, не сводя взгляда с того, что раньше было Дарьей Семеновной. – Я не так давно в отделе. Но как вам грудины вспарывать и из них сердца вынимать, уже знаю. Имею опыт.

– Будем терпеть? – взвизгнула Стефа – Порвать его на куски! А после – вон того! У него сила, вы же ее чуете, сестры! Не должна она отсюда уйти!

– Насчет силы, – как-то даже обрадовался оперативник. – Хорошо, что упомянули. А вы лесному хозяину рассказали о том, чью именно жизнь в его лесу собираетесь забрать, да еще и при помощи ритуала? И что с ней непринятая вон тем парнем сила выйдет, которую вы до конца собрать все равно не сможете? Вот он обрадуется, когда выяснит, что теперь тут не один живет, а с неприкаянной сущностью, которая нового вместилища не нашла. А благодарить-то как вас будет! Думаю, так, что вы за пределы своей Лозовки до конца дней даже высунуться не сможете.

Какой тут шум поднялся вокруг – это словами не описать. Скрипели деревья, трещали ветви, что-то скрежетало так жутко, что бедная Маринка, по-моему, даже заплакала от страха.

Старшая ведьма посмотрела на Нифонтова, потом на нас, оскалилась и убрала нож. Точнее – он будто втянулся ей в руку.

– Расходимся миром, – сообщила она Нифонтову. – Пока – миром.

– Насчет «пока» – полностью согласен, – сказал тот, и не подумав убирать оружие. – Таких как ты, давить надо. И чем скорей, тем лучше.

– Заезжай в гости, оперативник, – осклабилась старуха, показав острые, как иголки, зубы. – Буду ждать.

– Заеду, мать, заеду, – посулил Нифонтов. – С друзьями. Непременно. И скоро.

– А ты, племянничек, не радуйся особо, – обратилась ко мне Стефа. – Я все равно твое сердце вырву и съем.

– Подавишься, – неожиданно для себя самого выдал ответ я. – Оно жесткое, а у тебя зубы гнилые.

Рыжая Евгения одобрительно хохотнула. Она так и не опустила пистолет.

Ведьмы дружно взлетели вверх, почти до верхушек деревьев, раздался хлопок, и следом за ним хлопанье крыльев. В свете луны мелькнули три птичьих силуэта.

– Ф-фух, – выдохнул Нифонтов. – Однако, вечер задался. Жень, да убери ты свою пукалку, толку-то от нее. Что ты с ней как курица с яйцом носишься?

– Мужчина, уже все? – слабым голосом спросила у него Маринка. – Нас сегодня не будут убивать?

– Нет, не будут, – заверил ее оперативник, убирая нож.

– Хорошо, – пробормотала моя спутница, отпустила мое плечо, повернулась лицом к лесу, что-то пробормотала и согнулась в поясе.

Ее тошнило.

– Вы как тут оказались? – задал я Нифонтову вопрос, который, как мне показалось, следовало задать первым.

– Детали потом, – сказал он мне. – Давай будем последовательными и для начала выберемся из леса.

– Мы об этом уже несколько часов мечтаем, вот с ней, – я показал на Маринку, которая так и стояла, согнувшись. – Но все никак.

– Ничего, – потрепал меня по плечу Нифонтов. – Глядишь, со мной получится.

И правда – по тропинке, которая оказалась в том конце поляны, откуда они с Мезенцевой пришли, мы минут за семь бодро дотопали до потерянной дороги, на которой обнаружился довольно дорогой внедорожник, здорово забрызганный грязью.

– Спасибо, батюшка лесной хозяин, – нараспев сказал Нифонтов, повернувшись лицом к лесу. – За то, что выслушал, за то, что помог. Не побрезгуй угощением. Не тот нынче хлеб, я знаю, но какой есть.

Он залез в машину, достал оттуда кругляш «Столичного» хлеба, завернутый в белую холщовую тряпку, а после отнес его в лес, положив на ближайший пенек.

– Еще раз – спасибо тебе, – оперативник поклонился в пояс, его жест повторила и Мезенцева.

Я поспешно согнулся, всем существом ощутив, что необходимо сделать. Да еще и Маринку толкнул, прошипев:

– Кланяйся!

И снова без ветра зашумели деревья. А потом откуда-то из-за кустов послышался старческий ворчливый голос:

– И тебе спасибо, парень. Заходи в гости, если мимо проходить будешь.

– Не премину, – заверил невидимого собеседника Нифонтов и скомандовал: – Ну, все. По коням.

Первые минуты мы ехали молча, а потом я все-таки спросил у оперативника:

– Это был леший?