Чужая земля

Решетилова с Фунцевым свел спорт. Александр Никанорович годами считался лучшим игроком в городки и велосипедистом, Сидор Сидорович – мэтром в борьбе и «тягании гирь». Доктору, правда, не нравились увлечение приятеля «чайными дискуссиями» и плохо скрываемый авантюризм, однако он, как и все спортсмены-любители, питал слабость к собратьям по здоровому образу жизни. Решетилов напрямую объяснил Фунцеву его задачу: мягко отделаться от докучливых московских заговорщиков.

– В контрреволюцию поиграем? – лукаво подмигнул Сидор Сидорович.

– Уважь, брат, – развел руками доктор. – Якушкин мне все ж давнишний приятель, однокашник. Неудобно!..

Битый час гости приглядывались друг к другу, нахваливали снедь и справлялись у дочери Решетилова о секретах ее кулинарии. Наталья поддерживала разговор и внимательно наблюдала за отцом – с начала ужина доктор предпочитал больше молчать и отдаваться поглощению пищи. Наконец Наталья подала десерт и, извинившись, побежала на спектакль.

Профессор Зябловский, жена которого лежала в больнице, вот уже месяц терпел деспотизм кухарки Антонины и удовлетворялся извечными щами с требухой и гречневой кашей. По этой причине старик не обращал внимания на разговоры и, лишь насытившись, спросил у Ковальца его мнение о перспективах военной авиации. Модест Романович Якушкин в душе выругался и удивился прозорливости Зябловского, потому как авиация являлась признанным увлечением Ковальца и его коньком в любом разговоре. Нестор Захарович «завелся» на добрых полчаса и остановился, лишь заметив скучные, напряженные лица собеседников. Исключением был Решетилов, который горячо заинтересовался вопросами бомбометания. Якушкин подал и тому, и другому знак прерваться и резюмировал «крылатую тему» весьма своеобразно:

– Да что попусту спорить, господа? Разве могут авиационные силы двигаться вперед при нынешних-то порядках? Где уж тут до авиации!

– Да-да, есть и более острые вопросы… – поглядывая на собеседников, неуверенно бросил Фунцев.

– Порочная власть! – крякнул профессор Зябловский, осушая бокал «каберне».

– Пра-авильно, Василь Филиппыч, – подхватил Якушкин.

– А что поделать? – энергично пожал плечами Фунцев. – Диктатура!

– Суть: деспотия, – багровея, выдавил Якушкин.

– Простите, милостивый государь, – погрозил ему вилкой Зябловский, – смею утверждать авторитетно: нынешний строй не есть деспотия. Сие – типичнейшая тирания.

Модест Романович растерянно похлопал глазами, снял очки и протер стекла клетчатым носовым платком.

– …В нашем случае роль тирана играет кучка руководителей партии, которые декларируют удовлетворение основных чаяний народа, – продолжал Зябловский.

– Так-так, – подобрался Фунцев, – и кто же, по-вашему, Писистрат?

– Он умер. В январе сего года, – отмахнулся Зябловский. – А соратники-писистратиды… – он описал руками полукруг, будто раздвигая траву, – продолжают править Россией.

– А тираноборцы? Коли есть тираны – должны найтись и тираноборцы, – засмеялся Фунцев.

– Мне их увидеть не суждено, – пробурчал Зябловский и обиженно уставился в тарелку.

– Будет вам, господа, толковать о древностях, – примирительно сказал Якушкин. – Главное, что ни у кого из присутствующих не вызывает трепетной любви большевистская власть.

Фунцев закивал, Ковалец снисходительно пожал плечами, Зябловский многозначительно усмехнулся. Только Решетилов никак не отреагировал на заявление Якушкина и продолжал деловито препарировать яблочный пирог.

– Все беды… – начал было Фунцев.

– …Все беды лежат в сфере землевладения и землепользования! – громогласно заявил Зябловский. – Тысячелетняя проблема. Заметьте, не решенная и поныне. Я-то знаю, занимался. У меня одних научных статей сто двадцать штук, две диссертации, четыре тома исследований…

«Ну, началось! Вот тут старый черт, похоже, сел на своего конька», – с досадой подумал Якушкин.

– …Только в древнерусском государстве, в домонгольские времена, существовало подобие частной собственности крестьянских общин и отдельных семей на земельные наделы. Золотые были времена! А потом – из века в век положение сельских тружеников постоянно ухудшалось. Большевики разрешили сей наболевший для России вопрос весьма демагогически и лишь формально. Поначалу они весьма подленько, с присущим им ренегатством украли эсеровскую программу земельных преобразований; затем – попросту извратили суть вопроса. Фактически РКП(б) обманула крестьянство, изъяв землю у помещиков и самих сельских общин и передав ее новому вотчиннику – своему государству. Община так и не получила прав собственности, соответственно, не имеет никаких правовых гарантий в своем пользовании землей. Об этом, кстати, открыто говорил на Девятом всероссийском съезде Советов коммунист Осинский.

– М-да-а, – задумчиво протянул Фунцев. – Меня всегда поражало трепетное отношение народа к высшей власти, его терпеливость, наивность…