Чужак

– Но только сегодня, – пробормотал тот, что поначалу возражал.

– Ты настоящий джентльмен, – усмехнулся Эдгар.

К счастью, очередь двигалась быстро. Саймон схватил миску и столовый прибор и пошел вдоль длинного стола. Молодые девушки в передниках накладывали рагу из гигантских кастрюль. Движения девушек были автоматическими. Глаза же смотрели в пустоту.

Получив свою порцию, Саймон увидел, что Эдгар и его приятели уже уселись. Тут Эдгар снова поманил его, и Саймон сел за стол. Мужчины рядом с ним вежливо кивнули ему и улыбнулись.

– Спасибо, я не знал, что меня так хорошо примут.

– Мы всегда рады новым лицам, – ответил Эдгар.

– И все мы кое-что знаем друг про друга, – сказал кто-то из мужчин.

– Не думаю, что кому-то будут интересны мои воспоминания, – заметил Саймон.

– Ну уж хуже, чем было с Фредом, просто не бывает. Он как-то раз напился и упал в выгребную яму. От него воняло две недели.

Все, кроме одного – вероятно, несчастного Фреда, – громко засмеялись.

– Нет, я не падал в яму с дерьмом, – отозвался Саймон. – Но я видел кровавые битвы, а это не те воспоминания, которыми хочется делиться.

– Солдат? – спросил кто-то из мужчин. – Тогда рассказывай свои истории. Все интереснее, чем слушать, как Натаниел разглагольствует о том, как подумал, что съел тухлую баранину, а оказалось, что нет.

– Но у нее был очень странный вкус… – сообщил Натаниел. – А потом меня ужас как пучило.

– Пожалуйста, не нужно подробностей! – взмолился Эдгар.

Саймон невольно улыбнулся и стал рассказывать о военной службе, стараясь опускать те детали, которые могли бы выдать его. Некоторые старые солдаты любили приукрашивать свои истории. Изображать себя героями. Но служба в армии ничем не отличалась от любой другой работы, на которой можно смертельно скучать неделями и месяцами; разница лишь в том, что на армейской службе тебя частенько пытаются убить какие-то совершенно незнакомые люди.

Слишком кровавых подробностей Саймон избегал в своем рассказе, но все же слушатели смотрели на него во все глаза, а нетронутая баранина застывала, становясь совсем уж несъедобной.

– Так ты их видел, этих диких зулусов? – спросил Эдгар.

– Они не большие дикари, чем ты или я. И чертовски храбры. Никогда не видел более организованных и более дисциплинированных воинов. Поверь, парень, их армия ничуть не хуже британской.

Он хоронил убитых в Айлендлване и помнил стервятников, круживших над мертвецами, помнил тысячи жужжащих мух и хищников, бродивших по полю… Смрад гниющей плоти держался в его ноздрях много месяцев. Он и сам сражался с зулусами. Но сейчас хотел только одного – съесть свой ужин, безвкусный и жесткий, и не распространяться о прошлом.

Мужчины же вокруг него по-прежнему молчали, обдумывая весьма странную мысль о том, что какая-то армия, особенно не европейская, могла быть не хуже британской.

– Некоторые наши парни вступили в армию или во флот, – сообщил Эдгар после долгой паузы. – Но большинство из тех, кто родился в Тревине, тут и остались, чтобы работать на шахте. Правда, каждый год мы теряем несколько человек, отправляющихся в Лондон или Америку, но… – Он понизил голос. – С тех пор как они перешли с денег на жетоны, никто не может уехать. Нет средств, чтобы купить себе выход отсюда.

– Никогда не думали о профсоюзах? – спросил Саймон.

Все вытаращили на него глаза. Натаниел же громко зашикал и пробормотал:

– Здесь таких слов не говорят, если не хотят, чтобы избили до полусмерти.

– Значит, зряшные усилия, – заключил Саймон.

Эдгар оглядел столовую. Убедившись, что никто не подслушивает, сказал:

– Примерно через год после перехода на жетоны мы пытались. Потребовали, чтобы они снова платили нам деньгами. Мы даже продолжили… забастовку, – прошептал он, покачивая головой. – Но владельцы напустили на нас громил. Здесь такое творилось! Несколько хороших людей погибли. Многие были покалечены.

– Они сказали, что если мы не начнем работу, то привезут штрейкбрехеров, – добавил Натаниел. – И это было, когда другие медные рудники закрывались, поэтому у нас все остались.

Саймон молча кивнул. Предостережения Элис эхом зазвучали в ушах. Она советовала ему уехать, пока он не увяз слишком глубоко. Или она видела забастовку. Может, даже принимала в ней участие, а потом столкнулась с жестокостью и насилием, когда в деревню ворвались наемники.

В то время ей было четырнадцать или около того. Молодая девушка, запутавшаяся во всем этом безумии. Боже, страшно подумать… И все же она не потеряла присутствия духа.

Но другие жители Тревина до сих пор носили шрамы, оставшиеся от тех дней. Даже сейчас, годы спустя, Эдгар, Натаниел и другие шахтеры заметно бледнели, вспоминая об этом. Плечи их невольно опускались, а глаза бегали из стороны в сторону. Они уже ожидали наказания за разговоры о профсоюзах и забастовках.