Чужаки

Просто она тайком собирала узелок, ночью уходила на станцию и сидела там, в зале ожидания, с узелком на коленях час или два, а потом возвращалась домой, так что дед и не замечал ее отсутствия. О чем думала она тогда, по ночам, на станции, среди людей, которые ели и спали, пристроившись кое-как на чемоданах и узлах, на обшарпанных скамьях, а то и просто на полу среди шелухи от семечек… О многом, наверно. И может быть, даже о странном разговоре со странной девушкой Маняшей, которая невесть откуда взялась и канула неведомо куда.

Умер Василий Петрович, как доказал, то есть заперся в спальне и никого туда не впускал, пока не умер. Непонятно, правда, что он этим доказал и кому, зато перед самой кончиной он был великодушен, как человек, уверенный в своей правоте, и даже простил бабушке ее политическую не подкованность.

Она отдала должное великодушию деда, соорудив ему памятник почти на все деньги, вырученные от продажи дома, села в поезд и через каких-нибудь четыре часа была уже у нас в Москве.

Мы тогда жили в Марьиной Роще. Родители у меня работали на заводе, а я целыми днями просиживал у окна и смотрел, как играют во дворе другие мальчишки.

В детском саду пока что для меня не находилось места, а во двор меня одного не выпускали, потому что считалось, что район у нас бандитский.

И вот к нам приехала бабушка, чтобы подарить мне, а заодно и себе, весь мир, то есть все, что я видел из окна, и даже больше. Каждое утро она брала меня за руку, прихватывала клеенчатую сумку и шла покупать продукты. В то время это было не таким уж простым делом. Тогда люди стояли в очередях не за какой-нибудь икрой или осетриной, от этого добра в магазинах полки ломились, а за молоком и мылом, за мясом и мукой, то есть за самым необходимым.

Товар обычно отпускали со двора, подальше от лишних глаз. Многие приходили сюда с детьми. Мы тут же затевали какие-нибудь игры и, бывало, так заигрывались, что и уходить не желали ни в какую.

Взрослые выстаивали в очередях часами, но не мучились, как это бывает теперь, потому что, во-первых, никуда не спешили, зная, что хорошо только там, где их нет, а во-вторых, у каждого в очереди находились знакомые, с которыми можно было обстоятельно обсудить местные новости.

Бабушка быстро перезнакомилась с очень многими женщинами. Здесь люди как-то легко сходились друг с другом. Не потому ли, что на окраине жило много новоселов?

И вот однажды в очереди к ней подошла высокая женщина в плюшевом жакете и цветастом платке и прямо так спросила:

— Извиняюсь, вы не Василия Петровича жена будете?

Бабушка к ней пригляделась и глазам своим не поверила: перед ней стояла Маняша собственной персоной и радовалась, как будто выиграла сто рублей по облигации. Бабушка тоже обрадовалась, нагнула ее к себе и ну целовать. Эта встреча их так ошеломила, что Маняша пропустила свою очередь, а бабушка забыла, за чем стоит. Даже продавец занервничал:

— Вы что уснули, дамочка? Не задерживайте давайте…

И вот бабушка взяла чего-то там, за чем стояла, а Маняша переняла у нее сумку. Они вышли со двора и пошли по улице неизвестно куда, совершенно одурев от воспоминаний. И только когда они уже были возле Марьинского Мосторга, бабушка хватилась меня. А я в это время преспокойно играл в колдунчики во дворе магазина. Однако, прежде чем расстаться с Маняшей, она дала ей слово, что нынче же вечером заглянет к ней домой.

— Обязательно приходите, — сказала Маняша на прощание. — Я хозяину скажу, он ждать будет.

Раньше в Марьиной Роще жили непоседливые люди: ходили друг к другу в гости чуть ли не каждый день, а чаще, просто забегали к знакомым на минуту и оставались бог знает на сколько.

Бабушка, например, пока шла с рынка, заходила в два, а то и в три дома, и обязательно ее где-нибудь сажали пить чай, а мне давали яблоко или конфету.

К нам тоже все время приходили бабушкины знакомые и вели долгие разговоры, в основном про то, кто на ком женился да кто у кого родился.

Иногда, вечером, бабушка сидит-сидит и вдруг спохватится: «Батюшки, что-то Копненкова не идет, надо зайти к ней, узнать, почему она не идет», накинет на плечи платок и в дверь, а я за ней. С некоторых пор мы были как иголка и ниточка.

Мои родители, по выражению бабушки, «как с цепи сорвались» после ее переезда в Москву: то в кино, то на танцы… Люди молодые, пользовались случаем и наверстывали свое. Вот и к Маняше мы с бабушкой отправились на пару.

Маняша жила на самом краю Марьиной Рощи, возле железной дороги. Так что не удивительно, почему они с бабушкой не «нашлись» уж давно. Дом, где нас ждали, был деревянный, но не деревенский, а городской — двухэтажный, обшитый почерневшими от старости досками. Маняшина квартира помещалась наверху. Туда вела крутая лестница. Когда мы по ней поднимались, ступени у нас под ногами ходили ходуном и скрипели. При всем при том мы пробирались почти на ощупь. Единственным источником света здесь была луна, которая заглядывала в грязное окошко под потолком.