Чужаки

— Конечно, оклады там не бог весть какие, — призналась Маняша. — Но он сверхурочные берет, а с работы придет — тоже не сидит сложа руки: кому стекло вставит, кому дверь навесит, а уж насчет печей и говорить нечего. Вся Марьина Роща знает, какой Семен Иванович мастер.

— Ну, если еще подрабатывать, тогда, конечно, — согласилась бабушка.

Мы уже выпили по три чашки чаю и съели целое блюдо пирожков с капустой, когда вдруг услышали чей-то кашель.

— Батюшки, хозяин проснулся, — всполошилась Маняша. — Вы уж тут подождите еще минутку, а я его упрежу, что у нас гости…

Она вскочила и убежала, а потом долго не появлялась. Так что бабушка даже заерзала, ей, видно, не терпелось увидеть этого знаменитого Семена Ивановича. Наконец Маняша позвала нас в комнату и мы его увидели, то есть сначала услышали, потому что некоторое время не могли понять, откуда донеслось его придушенное «здравствуйте». Он лежал за изразцовой печкой на сундуке, покрытый одеялом из разноцветных лоскутков, и изображал на лице радушную улыбку. Этот маленький человечек с нездоровым одутловатым лицом совсем не походил на того бравого предприимчивого мастера, о котором нам только что рассказывала Маняша. Так что мы даже подумали, что это не Семен Иванович, а кто-то другой, может отец его.

Но Маняша сказала:

— Пусть уж хозяин не встает, больно намаялся за целый день.

И мы поняли, что это и есть Семен Иванович, и нам почему-то неудобно стало глядеть в его сторону. Как будто мы перед ним в чем-то провинились. А Маняша так и заливалась.

— Вот эту кровать Семен Иванович сам делал, и комод, и шифоньер…

— Что ж это, Семен Иванович, — не выдержала бабушка, — кровать сделал, а сам на сундуке спишь?

Семен Иванович хотел было что-то сказать, но тут встряла Маняша:

— Очень уж он любит погреться, а кровать у печки не встанет, вот он и устроился на сундучке.

— На сундучке, — подтвердил Семен Иванович и закивал головой, как тряпочная кукла, когда ее трясут.

— Может, в лото сыграем, — предложила Маняша, видя, что бабушка чем-то недовольна. — Семен Иванович, не желаешь ли с нами в лото?

Семен Иванович хотел было что-то сказать, но, видно, передумал и отвернулся к стене.

— Устал, — развела руками Маняша. — Все хозяйство на себе везет. Я-то, сама знаете, бестолковая, так все ему приходится. Вот ремонт недавно сделал. Глядите, какие обои веселенькие…

— Ладно, — сказала бабушка, — мы пойдем. Человеку продохнуть некогда, а ему еще гостей развлекать надо.

— Хорошо, Семен Иванович, — согласилась Маняша, — отдыхай тут, а то тебе завтра еще диван перетягивать. Мы на кухне посидим, пластинки вот послушаем.

Она сняла с шифоньера патефон, и мы пошли опять на кухню.

— Вы не глядите, что он старый, — убеждала Маняша бабушку под звуки танго. — Это он так, куксится. Завтра встанет как огурчик. А станет что-нибудь делать с шутками да прибаутками, так смотреть любо-дорого. Нет, мне все-таки в жизни повезло. Такой человек достался. Трезвый, работящий… строгий, правда, но зря никого не обидит. Нашу сестру надо в руках держать, а то ведь мы все норовим на шею влезть.

— Это уж точно, — подтвердила бабушка не без ехидства. — Сама-то работаешь, ты ведь еще молодая?

— Какое там, — вздохнула Маняша. — Я хотела устроиться на железную дорогу, тут рядом, а хозяин ни в какую. «Ты, — говорит, — отработала свое, теперь занимайся домашним хозяйством, а об остальном я сам позабочусь». Не пустил на работу, и точка. Теперь вот отдыхаю.

— Хорошо тебе, — сказала бабушка. — Все дуриком, а устроилась так, что другие могут позавидовать.

— Сама удивляюсь, — сказала Маняша, — за что мне такое счастье. Видно, правду говорят, что умный сам идет, а дурака бог ведет.

Пластинка кончилась, и мы услышали слабый голос Семена Ивановича:

— Маняша, поставь любимую.

— Сейчас, сейчас, — крикнула она и принялась крутить ручку патефона.

Тут бабушка решительно поднялась с места и стала прощаться. А Маняша стала извиняться, как будто в чем-то провинилась перед нами.

— Вы уж не обессудьте… Что же вы так мало посидели. Может, еще чаю?..

Но бабушка была непреклонна. Тогда Маняша поставила пластинку и пошла нас провожать. Дверь в прихожую она оставила открытой, чтобы на лестнице было светлее.

Мы спускались вниз, как альпинисты, боком, держась за руки: сначала Маняша, потом бабушка и, наконец, я. А сверху, из распахнутой настежь двери на нас проливался жидкий свет и доносились слова песни:

Тебя лучи ласкают жаркие,Тебя цветы одели яркие,И пальмы стройные

Раскинулись по берегам твоим.Песня вдаль течет.Моряка влечетВ полуденные твои края.Ты красот полна,В сердце ты одна,Индонезия, любовь моя.

Внизу бабушка все-таки оступилась и чуть было не упала. Хорошо, Маняша вовремя поймала ее за плечи.