Словно услышав его мысли, подошла Илона с венком на голове из мокрых полевых ромашек. С самого утра хмурое небо гнало тёмные тучи, а всё пространство внизу вдоль долины реки Арджеш заполнял белесый туман. Илона прильнула бледными губами к шее князя Влада и промолвила на ухо: «С добрым утром, милый!» Князь улыбнулся ей и подумал, что утро вряд ли можно назвать добрым, так как, по воле Брэма Стокера[40]
, Владу пора ложиться в гроб. Илона нахмурила брови – видимо, пришла первая волна режущей боли. Она быстро взяла белую пиалу и острый нож, от вида которого сердце князя забилось в тревоге. Влад знал, что нож предназначен не для него и всегда страшился того, что произойдёт дальше. Илона уколола себя в руку, и в пиалу капнуло несколько капель. Князь Влад быстро прижал ранку пальцем, а она облегчённо вздохнула и свободной рукой долила в пиалу пару глотков вина из заплесневевшей бутылки. Влад торопливо выпил, ощущая внутреннее сопротивление, а потом поцеловал Илону и сказал:— Ты знаешь, что мне пора идти!
Рыжий верзила Брэм Стокер и худой, как жердь, которую он тесал, Михаэль Бехайм[41]
торопливо стругали ножами колья, и князь подождал, невольно сочувствуя своим клеветникам. Он давно отпустил бы их восвояси, но его волю никто не спрашивал. Князь Влад теребил медальон с драконом, глотающим свой хвост, и наблюдал за последними приготовлениями. Сочинители пасквилей закончили стругать и, повизгивая от боли, с роковой неотвратимостью насадили себя на колья, а когда окровавленное остриё вылезло через рот, то бессильно выдохнули. Через минуту князь помог незадачливым любителям пасквилей возвратиться в исходное состояние, вытаскивая из задниц графоманов окровавленные палки. Данная экзекуция давно отбила у них всякую охоту писать во всех последующихКнязь Влад, вместе с Илоной, спустился чуть ниже по крутому склону и через кусты нырнул в тёмную нору, которая, через некоторое время, привела в большой подвал под крепостью. В воздухе до сих пор сохранялся запах пороха, запасы которого когда-то хранили в подземелье. Они прошли в дальний угол, где на каменном возвышении стояли два белеющих в темноте гроба. Князь открыл один из них и забрался внутрь, укладываясь удобнее.
— До вечера, любимая, — произнёс князь Влад и прикрыл крышку гроба.
— До встречи, любимый, — произнесла Илона, прислонившись ухом к гробу, и внимательно прислушалась, словно боялась, что князь раньше времени вскочит. Шорох равномерного дыхания под крышкой успокоил её, и она тихонько обошла каменное возвышение, приблизившись ко второму гробу. Приподняв крышку, Илона различила в темноте бледное округлое лицо юноши, который, в отличие от мужа, совсем не дышал и казался безнадёжно мёртвым. «Бедненький!» — подумала Илона и прикоснулась своими губами к губам юноши. Они оказались холодными, но Илона не спешила отнимать своих губ – ей отчего-то грезилось, что юноша вот-вот проснется от поцелуя.
Чуда не произошло, и она разочарованно закрыла гроб.
Грохот, раздавшийся среди ночи, разбудил Тараса, а ходившая ходуном кровать сбросила на пол Марико, которая поднялась и спросонья зашипела на Тараса: — Ты что, с ума сошёл? Перестань толкаться, а не то будешь спать на полу!
Тарас не стал спорить с Марико, а надел очки и включил фонарь, лежащий на тумбочке. В это время вновь заколебалась земля, словно хату, как корабль, накрыла большая волна и Марико бросилась к Тарасу, который прижал её и успокоил: — Всё в порядке, это землетрясение.
Тарас немного ошибся в своём определении, так как не знал, что вновь взорвался Йеллоустоун, а вторая волна, испугавшая Марико, пришла не из Америки, а Италии – там неожиданным образом вскипел горячей лавой вулкан под Неаполем. Видимо, его взрыв спровоцировала волна от американского Йеллоустоуна. Людмила, выскочившая из своей комнаты, увидела свет в комнате родителей и прибежала к ним, чуть не перепугавшись затаившегося у двери Сета, который ошарашенно светил глазами-блюдцами в темноте.
— Что случилось? — спросила Людмила.
— Отец говорит, что землетрясение, — сообщила Марико и словно эксперта, спросила у Тараса: — Нам не опасно находиться в доме?
— Не опаснее, чем на улице, — сказал Тарас, выглядывая в окно. Несмотря на то, что не видно ни зги, по воющему ветру и колышущимся деревьям, возникающих при свете молний, как костлявые призраки, Тарас понял, что лучше находится в родной хате.
— А где молодые? — спросила Марико и Людмила улыбнулась: — Спят.