Чужие сны

Женщина же, отразившаяся в стеклянном чреве серванта, стриглась под каре — такие прически носили в семидесятые годы прошлого века — пышная шапка волос делала ее старше и женственнее. Только из-под чужой русой челки, прикрывавшей лоб, на Давыдову смотрели ее собственные глаза: серые, с желтыми искорками, немного испуганные, но жесткие. Кира всегда так реагировала на внешнюю опасность — становилась решительнее, тверже и безжалостнее. Там, где другие могли «поплыть» от испуга, Давыдова лишь собиралась в кулак.

Сейчас рвать и крушить было нечего. Надо было разобраться, что с ней происходит. А вдруг это сон? (Она незаметно ущипнула себя за живот изо всех сил и едва не зашипела от боли!) Нет… Последствия прыжков? Возможно. Никто не знает, как перестраивается организм джампера после сотни переходов. Но кто эти люди? Зина и этот мужчина? Откуда они? Почему они называют ее Карой? И что она здесь делает?

Стол был накрыт на кухне — немаленькой, а если брать по масштабам Сантауна, так просто огромной. Здания Сантауна проектировались из соображений энергосбережения и минимальных затрат на поддержание оптимальных для выживания температур. Зачем топить помещение в полсотни метров площадью, когда все необходимое можно уместить на восьми?

Здесь об энергосбережении никто не думал. По кухне-столовой можно было конем гулять — за столом легко бы поместилось человек десять-двенадцать, за оком было привычно темно, а само окно… о, ужас! Само окно было приоткрыто на проветривание! Кира едва не метнулась к нему через всю комнату, чтобы захлопнуть, не дав выйти живительному теплу, пока на замке не выпал плотный иней и не превратил закрытие фрамуги в опасный и неприятный аттракцион.

Спокойно, сказала Давыдова сама себе. Никакой опасности. Я — Карина. Это — Зина. А это…

— Миша, усади Карину слева, от окна дует, а она с юга…

Ничего ж себе юг, подумала Кира, вспоминая секущий, словно осколки стекла, ветер, снежные заносы и ползущий через них сноумобиль. Я, наверное, галлюцинирую. Сплю в вездеходе, там жарко и я провалилась в сон. Все это мне снится, а Вязин меня не будит, потому что ехать долго, и он хочет дать мне поспать. Он хороший парень, этот Вязин. Немного нудный, но хороший. Ничего, я проснусь. Я всегда просыпаюсь, когда мы переваливаем через пандус Центра…

Миша (теперь Давыдова знала имена обоих хозяев) помог ей сесть и тут же налил из замерзшей бутылки в небольшую рюмку из красивого стекла. Кира видела такие только на видео, но помнила название — хрусталь. И еще она помнила фамилию этой супружеской пары — Курочкины. Сердце снова затрепыхалось в груди — она не могла этого знать! Но знала…

Город за окном — Варшава. В ее мире он брошен людьми 17 лет назад. Сейчас там −50 летом и почти –90 зимой. Если кто-то и выжил подо льдом, то об этом ничего не известно. Здесь же в Варшаве живут. Вон сколько огней за стеклами. А это Миша и Зина Курочкины. Их с Денисом друзья. Ах, да… Она замужем. Здесь она замужем. Муж — Денис Давыдов, известный писатель. Он уехал домой, к их сыну, в Киев.

В ее мире Киев оставлен 12 лет назад: промерзшая до самого дна река, мертвые деревья на склонах холмов — те, что не успели порубить на дрова. Ледяная пустыня. Безмолвие.

Кира сглотнула. Горло у нее мгновенно пересохло, хотя на губах держалась присохшая, как струп к ране, улыбка.

У нее дела в Варшаве. Так, на пару дней… А потом и она полетит в Киев, который в этом мире все еще красив и зелен. У нее незаконченное дело в их загородном доме, которое обязательно надо довести до конца.

Продолжая улыбаться, Кира опрокинула в рот рюмку с обжигающе холодной водкой и, по-утиному вытянув шею, заставила жидкость скатиться по пищеводу.

Простое дело.

Ей позарез нужно убить собственного мужа.

Глава 10

Мир Зеро. Скорый поезд Варшава — Киев. Ноябрь

Слово было сказано.

Давыдов глядел на попутчика, как мышь на метлу, — он сам не мог разобраться в своих чувствах: бояться ему своего ночного собеседника или вцепиться в него зубами.

А Сергей Борисович вел себя как барин из того самого ХIХ века, на языке которого изъяснялся столь изящно: развалился на полке, закинув ногу за ногу, демонстрируя Денису дорогие туфли на кожаной прошитой подошве (чистые, кстати, не по погоде!), безупречно отутюженные брюки, высокие темные носки. Извечный одевался как денди, и его костюм, пальто и туфли стоили не одну тысячу фунтов.

— Моя жена? — переспросил Давыдов.

— Именно.

— Меня убить?

— Денис Николаевич, — в голосе собеседника слышался упрек, — вы же меня прекрасно расслышали.

— Простите, но я несколько удивлен…

— Я бы сказал, что вы ошарашены.

— Не суть важно.

— Согласен. Но расслышали вы правильно. Скажите мне, любезнейший, вам ничего не показалось странным в поведении супруги? В последние дни?