Чужое тело

— Даже не сомневайтесь, молодой человек. Энергетические процессы для нашего мира формируются не здесь. Назовем эту область тонким миром — хотя не думаю, что вы ухватите суть явления. А тем более переварите ее. Энергия дает силу — и темная, и светлая. Энергия — это наше все. Инструмент для влияния на человека. Она может чистить карму, направлять на созидательные вещи. Может убивать и разрушать. Энергию можно гасить, можно усиливать — именно последнее, как мне видится, требуется нашей преступнице. В месте, где вы находитесь, она регулярно очищается. Носители негатива здесь долго не выдержат, поспешат уйти. Сейчас вы скажете, что наша героиня сюда приходила — а кто ей запретит? Уверен, ее визит не затянулся. Были попытки нас погасить — но пока держимся, — Якушин саркастически усмехнулся. — Один любопытный факт, господа. Уверен, вы о нем не знаете. Тела усопших сжигаются в кремационной печи — в ней есть специальное окошко, за процессом можно наблюдать. Среднее время горения — сорок — сорок пять минут.

Однажды обратили внимание — некоторые тела горят полтора часа и более. Почему? Грешили на сбой устройства. Потом наблюдение выявило: дольше горят тела с онкологическими опухолями. Чем обширнее злокачественное образование, тем дольше происходит горение. Почему? Ведь в печи ужасающе высокая температура. Тем не менее это факт. Онкологическая опухоль горит долго. И пламя в этом месте синее. Если при жизни разбегались метастазы по телу, то синее свечение везде, мечется по печке — а это, уверяю вас, выглядит жутковато. Синее пламя означает энергию. Делаем вывод: онкология — энергетическая субстанция. А огонь с энергией справляется долго… А теперь представьте, если все это окажется в земле? Сколько можно говорить, что хоронить тела нельзя — земля загрязняется, превращается в отраву…

— Энергию можно сжечь? — засомневался Губин.

— Можно, — улыбнулся Якушин. — А очень часто — даже нужно. Ладно, мы отвлеклись. Что-то вертится в голове, не могу понять… — Тень легла на лицо основателя музея, он встал, начал вышагивать по свободному от мебели клочку пространства. — Крутится подсказка, но словно издевается, постоянно упархивает, как воробей. Это явно связано с нашим делом — то, что натолкнет на верный путь… — он замолчал, продолжая ходить.

Остальные помалкивали, наблюдали за ним. Варвара высунулась из своей ниши, приоткрыла рот в ожидании.

— Нам ждать, пока вы прозреете, Сергей Борисович? — осторожно спросил Губин.

— А? Что? — Якушин остановился, уставился поверх головы вопрошающего. Потом засмеялся: — О нет, Роман, это совсем необязательно. Вам незачем терять со мной время. Обо всех случаях озарения вас немедленно известят.

Глава десятая

Озарению способствовал очередной криминальный инцидент. В 9 утра следующего дня забили тревогу: в музее ЧП!

Позвонил Головин, голос проседал от волнения. Нет, с Сергеем Борисовичем все в порядке, но пострадавшие есть, и полиция уже извещена.

Мы с Варварой изнывали в пробках, проклинали городское руководство и пустые головы тех, кто отвечает за организацию дорожного движения. Впрочем, полиция стояла в тех же пробках, и мы приехали почти одновременно.

— Добрый день, — хмуро поздоровался Кривицкий, — давно не виделись, черт возьми…

Вокруг музея блуждали напряженные охранники, готовые махать кулаками после драки. Дверь с улицы была сломана, ее резали автогеном, чтобы открыть — впрочем, оказалось, что это сделали свои — иного способа попасть в запертое здание не было. Окна в бывшей котельной отсутствовали, имелась только дверь черного выхода.

Сергей Борисович пребывал в бешенстве, ходил чернее тучи, хватался за голову. «Вот же умники, — бормотал он, — Ну, скажите на милость, зачем они резали парадную дверь — с тем же успехом могли резать и заднюю!»

Охранники уверяли, что все быстро починят, мастера дверных дел уже в пути. Инцидент наглядно высветил недочеты охранной системы. Музей закрыли для посетителей, вывесив табличку с глубокими извинениями. Подъехала «Скорая», водитель с санитаром вытаскивали носилки. Прибыла еще одна полицейская машина — теперь уже с оперативниками Дзержинского района, и началось вавилонское столпотворение.

Из дальнего выставочного зала вывели бледную Ларису — у девушки подкашивались ноги, двое мужчин ее придерживали. На Ларисе лица не было, она осунулась за ночь, по щекам текли слезы. Девушку бегло опросили перед отправкой в больницу. Она рассказывала севшим голосом, при этом вяло сопротивлялась, уверяя, что с ней все в порядке, может отлежаться и дома.

«Лариса, прояви сознательность, — строго внушал Якушин, — если все в порядке, тебя отвезут домой — ты обязательно должна пройти обследование. Потом непременно возьми больничный». Она просила слабым голосом: пожалуйста, вынесите мою сумку, а также верхнюю одежду — куртку с шапочкой. Как же она поедет без всего этого? Сотрудники метались по зданию, но ничего из перечисленного не могли найти!