Чужой крест

Вынужденная сразу же после смерти мужа принять постриг, послушница Леонида вела отныне существование за крепкими стенами женской обители. В мир монашки выходили лишь для богослужения и по великим праздникам, всё остальное время посвящая себя молитвам и хозяйским делам внутри монастыря. Хотим мы верить или нет во всепрощенческое сознание, однако, думается, до конца дней Елена Ивановна проклинала своего палача и радовалась его смерти полных четыре года. Ещё будучи в девушках, Елена опекала младшего брата Фёдора Ивановича вплоть до его совершеннолетия, отпразднованного в 1579 году. Их отец Иван Васильевич Меньшой Шереметев не мог распоряжаться фамильными владениями, так как большую часть жизни провёл на военной службе. К слову, и погиб боярин за славу Отечества под Ревелем в 1577 году. Матушка, Домна Михайловна Троекурова, из рода тех бархатных князей, что являлись Рюриковичами далёких коленей, владели землями неоглядными и богатствами несчитанными, ушла в 1583 году. В делах мать мало что разумела, поэтому даже при её жизни имениями младшего сына Фёдора правила царица Елена-монахиня Леонида. Она же была инициатором знакомства брата с Марией Старицкой в 1586 году. Но читателю стоит узнать ещё о многом, что произошло за семнадцать лет до этого события, чтобы понять его важность.

Мы прервали историю ювелира Владимира из Опочки в тот момент, когда он остался жить в Старице и служить в этом городе удельному князю Владимиру Андреевичу. Узнав о смерти брата и кресте, отданном им беглому Андрею Курбскому, ювелир уговорил Старицкого спрятать главный крест так, чтобы найти его мог только кто-то из его близких. Когда в октябре 1569 года по приказу Ивана Грозного была отравлена семья Старицких, расправа не коснулась лишь троих младших детей, их родовое имение царь отдал на откуп опричникам. Чтобы не сидеть на колу, ведь про его хорошую дружбу с убиенным князем знали многие, ювелир Владимир немедля бросил в Старице дом, добрых людей, славную жизнь, кормящее ремесло и с небольшим скарбом вернулся в Опочку, сменив имя.

Сорокачетырёхлетний и вдовый Владимир, а вернее теперь для всех обрусевший турок Селим, в родном городе он не задержался и месяца. Опасаясь, что в нынешнем османце-ювелире кто-то из местных сможет признать бывшего русского кузнеца, беглецы переехали за тридцать вёрст от границы вглубь страны в крепость Красный город. В составе Псковской губернии Красногородский уезд давно служил обычному люду местом спасения. Земли эти беспрестанно воевали то литовцы, то русские, одни не лучше других: иноземцы никогда не жалели покорённых, а на Руси теперь вовсю гуляла опричнина. Там, где появлялись государевы кромешники, мрачные ликом, в чёрных скуфейках и подрясниках, с собачьими головами, привязанными к шеям лошадей и метлами на кнутовище, гойдящие и тут же окладывающие себя крестами, люд прятался по погребам и выжидал, пока бандиты не схлынут.

Уже скоро свершился известный истории Новгородский погром, который Грозный устроил в отместку вольным новгородцам за мнимый сговор с убиенным князем Владимиром Андреевичем Старицким. Уничтожив там более десяти тысяч знатных людей, деспот хотел задушить народовластие и в соседнем Пскове, навсегда искоренив вече и подчинив вольные города Москве. Он уже начал убивать, однако, согласно преданию, испугался псковского юродивого Николы, протянувшего царю кусок мяса со словами: «На, съешь, ты же питаешься мясом человеческим» и предрекшего царю беды, если он не пощадит псковичей. Ослушавшись, царь приказал снять один из колоколов псковского монастыря на переплав на ружья, как вдруг под ним пал его конь. Испуганный, Грозный отступился от намерений и оставил вольным не только Псков, но и все города и деревни Псковской губернии. Но страх был посеян, и люди долго ещё укрывались в лесах, не веря в покой.