Тася вдруг вспомнила, как Говоров однажды ночью – той ночью, когда они остались в Доме с лилиями вдвоем и ждали наутро, что Михаила арестуют, – сказал ей: «Как же я люблю тебя, Таська! Кажется, всю жизнь любил! Сто лет… и три месяца!»
Тася уловила судорогу боли на лице Говорова – и тотчас смягчилась. Они оба знали, что такое любовь на всю жизнь… Почему же сейчас кричат друг на друга, будто враги?
– Я понимаю, ты ревнуешь, – сказала ласково. – Отцовская ревность, вот и все.
Говоров строптиво дернул головой.
– Надо отпустить, Миша, – с мягкой настойчивостью продолжала Тася. – Это ее жизнь!
У него так и заходили желваки на щеках! Тася поняла, о чем он думает: «Я тебя отпустил однажды. И теперь у тебя своя жизнь! Жизнь, в которой нет меня, нет нас!»
Да… Этими словами она снова настроила его против себя, а значит, и против Лили.
Но что же делать? Как его убедить?!
– Миша, ну пожалуйста… – Тася уже в отчаянии прижалась головой к его плечу. – Сделай это ради меня! Я прошу тебя! Прошу… Я никогда тебя ни о чем не просила…
«Неважно, с печатью или без, ты теперь моя!» – заявил Родион. И подтвердил свое заявление тем, что повез Лилю в общежитие так же торжественно, как если бы им в загсе только что вручили свидетельство о браке.
Такой решительностью были довольны все, а чуть ли не больше других – Колян и Зойка.
Еще бы! Они столько сил потратили! Они собирали со студентов деньги на это застолье: кто сколько даст. Они украшали общежитие, рисовали приветственные плакаты, расставляли цветы, надували шарики и развешивали их. Они собирали тарелки, вилки и стаканы, они придумывали праздничное меню и распределяли, кто из девчонок что готовит: кто салаты режет, кто селедку чистит, а кто пироги печет. Они, в конце концов, уговаривали и умасливали непреклонную комендантшу общежития – и уговорили, умаслили наконец… И вдруг все эти титанические – в самом деле титанические! – усилия пропали бы даром из-за фокусов Лилькиного папаши?! Молодец Родион! Не позволил прокиснуть салатам, зачерстветь пирогам, лопнуть воздушным шарикам и завянуть многочисленным букетам! Такой шумной гулянки здесь давно не видели!
– Главное – это любовь! – кричал Колян. – Любовь, а не штамп в паспорте! Правда, Зойка?
– Я тебе уже сказала, – засмеялась та в ответ, – без штампа в паспорте на пушечный выстрел не подпущу!
– Да будет тебе штамп в паспорте! – отмахнулся Колян – и вдруг сердито сказал: – А вообще что за дела? Закуска вся горькая, в рот не лезет! Правда?
– Горько! – заорали кругом так, что Родион аж за ухо схватился. Но отшутиться ему не дали: кричали снова и снова, и он встал, потянув за собой Лилю, и обнял ее, и начал целовать под несмолкающие крики, и Лиля, хоть и смущенно, отвечала ему.
А что было делать? Фактически Родион ей муж, и сейчас вдруг начать строить из себя оскорбленную невинность и нелепо, и глупо, а главное – это как бы подтвердит право отца вмешиваться в ее жизнь и распоряжаться ею так, как ему заблагорассудится.
Какой ужасный день… Тот день, который должен был стать самым счастливым в жизни! Сколько потрясений! А все началось с приезда Сережи, который… Нет, об этом нельзя думать, потому что иначе придется признать, что твердить себе: «Не люблю!» – это одно, а на самом деле не любить – совсем другое!
Не думать об этом, снова приказала Лиля себе. Все в прошлом. Настоящее – это Родион и его поцелуй, который все длится и длится под веселый счет гостей:
– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть…
Наконец Родион разомкнул объятия, Лиля отстранилась – и вдруг почувствовала, что из уха выпала серьга.
– Ой, я сережку потеряла! – ахнула она.
– Сейчас найдем! – Родион опустился на колени и заглянул под стол.
В это мгновение Лиля увидела в дверях какую-то женщину в торжественном черном костюме, с красной папкой в руках.
Новая гостья? Но из институтского начальства к ним пришел только декан факультета, на котором учился Родион, и комендантша общежития. Они представления не имели о том, что случилось около загса, и были уверены, что гуляют на вполне законной свадьбе. Комендантша, которая была так строга и даже груба с Лилей в ту достопамятную ночь, сейчас просто сияла улыбкой, явно довольная, что все так хорошо уладилось и никакой «эквилибристики» больше не понадобится. Ей никто не собирался сообщать о том, что «докýмента» у «молодых» нет по-прежнему.
Но кто эта незнакомая женщина? Хотя нет, Лиля уже видела ее сегодня… Да ведь это регистраторша из загса! Что ей здесь нужно?! Или явилась сообщить, что товарищ Говоров не велит студентам гулять на «незаконной» свадьбе? С товарища Говорова станется!
Да будет ли конец потрясениям этого дня?!
– Здравствуйте еще раз, товарищи! – привычно перекрывая шум, воскликнула регистраторша, разглядывая Лилю, одиноко сидящую за столом. – А где Камышев? Надеюсь, он не передумал жениться?
Родион проворно выскочил из-под стола, сжимая в кулаке сережку:
– Здрасьте…
– Готовы ли вы сочетаться законным браком? – вопросила регистраторша тем торжественным «государственным» тоном, каким много-много раз задавала этот вопрос в высоком зале с колоннами.