– Надо же, – смешно удивился Шульгин, – как тут и было!
И сказал решительно:
– Все, я хочу домой. Хочу домой! – Заорал: – Сестра! Я выписываюсь!
Потом посмотрел на Тасю – и снова принялся целовать ее жадно, как голодный или умирающий от жажды.
Ну да, пять лет голодал и от жажды умирал…
Михаил Иванович был изумлен, когда к нему вдруг нагрянул Шульгин. Говоров был уверен: Тася так настропалит мужа, что тот и носа к старинному другу больше не покажет! Нет… Приехал без предупреждения, в субботу.
Похудевший, в светлом костюме, с портфельчиком в руке… Опирается на палку, идет с трудом, но довольно твердо.
Зачем приехал? Может, пожалел?
Да ладно, неважно! Да хоть и пожалел! Главное – приехал. Может, и про Тасю хоть что-то скажет.
А главное, хоть еще один человек в доме. Рядом с Родионом и с этой… Риммой, Говорову почему-то было не по себе. Родион как убитый сидит, Римма Кирой занята. А ведь это же они Лильку так без него уделали! Конечно, выполняли его приказ, но все же… Вот кто палку перегнул! А Тася во всем его бранит…
– А ты держишься молодцом… – шагнув навстречу Шульгину, произнес Говоров – и признался от всей души: – Ты даже не представляешь, Дементий, как я рад тебя видеть!
– Так уж и рад, – недоверчиво покосился тот.
– Как говорит мой сын, – усмехнулся Михаил Иванович, немного устыдившись своего порыва, – если тезисно, то будет с кем сыграть партейку в шахматы! А вечером в баньке попаримся.
– А рюмочку нальешь?
– Ну а как же! – широко улыбнулся Говоров.
– Глобальная программа, – покачал головой Шульгин. – Только я к тебе на минуточку.
– Ну… – огорчился Михаил Иванович.
– Сам работой завалил. Так что не до шахмат. Дело у меня есть к тебе одно.
Только сейчас Говоров обратил внимание, насколько серьезен и сдержан его друг.
– Дело-дело, чтоб оно сгорело! – махнул рукой Говоров. – Да ладно, Дементий, пойдем, как говорится, ближе к нашим баранам!
Он балагурил, чуя что-то недоброе. Неужто и Дементий приехал его бранить за Лильку и говорить, что все люди для него – марионетки?..
Подошли к столу, Шульгин открыл портфель.
– А я-то надеялся в баньке попариться, – снова начал заманивать Михаил Иванович. – Тебе как, Дементий, после больницы-то можно?
– Мне, Миха, теперь все можно! – весело ответил тот и брякнул на стол какой-то увесистый сверток. Снял бумагу – и Говоров увидел сначала большой белый носовой платок, а потом – то, что он прикрывал.
И словно снова увидел, как Полищук достает из кармана платок и осторожно прихватывает им пистолет, из которого Говоров только что убил доносчика Трухманова…
Развернул платок.
– Узнал? – спросил Шульгин. – Тот самый…
Говоров вытащил обойму:
– Патрона одного нет… – И воскликнул потрясенно: – Да как же он тебе его отдал?!
– Попросил хорошо, – загадочно ответил Шульгин.
– Дементий… – пробормотал Михаил Иванович, – друже ты мой единственный…
Они обнялись, однако Шульгин тотчас отстранился:
– Теперь я тебе ничего не должен. В расчете.
В расчете? Говоров смотрел недоумевающе. Да разве он… да разве он когда-нибудь считался? Разве давал понять Шульгину, что тот ему должен?! Да он же…
– Держись подальше от моей жены, – спокойно сказал Шульгин.
Говоров молча кивнул.
Шульгин взял со стола портфель – и ушел, сильно хромая. А Михаил Иванович так и стоял с пистолетом в руке и смотрел ему вслед.
Лиля возвращалась домой уже осенью. Листья облетели, на обочинах шелестела сухая пожелтевшая трава, небо было серым, и только зелень елей смягчала унылую безотрадность позднеоктябрьского дня.
Родион приехал за ней на белой «Волге», которая когда-то принадлежала отцу Лили, однако теперь, похоже, стала полной собственностью зятя. Видимо, эти двое – муж и папочка – были друг другом вполне довольны… Что касается Родиона, в этом сомнений просто не было!
– Я теперь инструктором по оргработе. В райкоме, – доложил он гордо, не уточняя, как туда попал. Хотя какие могли быть сомнения в том, кто помогал Родиону?..
Лиля отвернулась к окну. Слушать о союзе людей, которые сломали ей жизнь, не было ни малейшей охоты.
– Вчера Коляна с Зойкой встретил, – сообщил Родион. – Заявление подали. Представляешь? Счастливые…
– Мне все равно, – не поворачиваясь к нему, проронила Лиля.
– Лиль! – с деланым оживлением начал Родион. – Ты знаешь, как по тебе все соскучились? Дома ждут! Лилии твои ждут.
– Мне все равно, – холодно ответила Лиля.
Да и в самом деле – она была так подавлена лекарствами, что не испытывала практически никаких чувств. Родион раздражал, но не настолько, чтобы спорить с ним. На отца она злилась, но не настолько, чтобы возненавидеть его. По дочке она скучала, но не настолько, чтобы дрожать от нетерпения в предвкушении встречи с ней. Прежняя жизнь со всеми ее бедами и радостями словно бы подернулась пеленой, и пытаться ее развеивать не было у Лили никакой охоты. Даже страшновато – вдруг опять нагрянет та душевная боль, которая терзала ее так долго, которая сводила с ума… И, кажется, даже свела.
Ну и что? Не все ли равно?
– Лиль, ну ты другие-то слова знаешь? – В голосе Родиона зазвучало раздражение. – Что с тобой?