Come as you are: история Nirvana, рассказанная Куртом Кобейном и записанная Майклом Азеррадом

– Я буду записывать уличных бродяг и умственно отсталых людей, людей с уродствами и умственными недостатками, – говорит он, – у меня будет фотография этого человека на обложке альбома, и это будет низкобюджетная запись, просто для новизны, для коллекционеров, которые покупают их по двадцать долларов за штуку. На самом деле я не эксплуатирую людей на пластинках, я эксплуатирую людей, которые их покупают, потому что на них будет двадцатидолларовая цена. Будет выпущено ограниченным тиражом пятьсот экземпляров «поющего мальчика-Флиппера».

Каждому лейблу нужен дистрибьютор. Так вот, все записи будут распространяться только через одного Курта Кобейна. Он говорит, что просто возьмет коробку пластинок с собой в турне и будет продавать их в магазинах звукозаписи на каждой остановке по пути.

Курт также говорит, что хочет переиздать все релизы Nirvana на виниле, не пересводя их, а записав звук из динамиков бумбокса, чтобы он звучал точно так же, как низкобюджетная панк-рок-пластинка или бутлег, с соответствующей обложкой.

– Это моя собственная панк-рок фантазия о том, что, возможно, если бы Nevermind вышел таким, он звучал бы лучше, – говорит он. – Мне бы только коробку с ними иметь.

С точки зрения Курта, Exploitation Records могут оказаться крайне важным источником дохода.

– Это очень плохо, потому что я потратил почти все заработанные на Nevermind деньги на борьбу за своего ребенка из-за безумных слухов, созданных средствами массовой информации, и теперь мне не на что прожить свой остаток жизни, – говорит Курт. – Если эта пластинка не будет продаваться – нужно будет продать восемь миллионов пластинок, чтобы заработать миллион долларов, а средняя американская семья зарабатывает около миллиона долларов за всю свою жизнь – я не смогу так выжить. Через десять лет мне придется найти работу.

Последняя глава

За время написания этой книги я довольно близко познакомился с Куртом Кобейном. Нельзя провести так много времени с человеком и не подружиться, особенно когда этот человек рассказал вам историю всей своей жизни. После выхода этой книги в октябре 93-го года мы продолжали поддерживать общение. Мы общались, когда группа приезжала в Нью-Йорк выступать на телевидении, иногда я летал в Сиэтл, чтобы повидаться со всеми, и в течение двух недель я сопровождал Nirvana в последнем туре по США в конце 93-го. В промежутках мы с Куртом проводили длительные телефонные переговоры каждые две недели. Иногда мы говорили о музыке, которую слушали, иногда немного сплетничали, иногда говорили о переменах в нашей жизни, но всегда Курт очень откровенно жаловался на свою карьеру.

Между нами все было в порядке до тех пор, пока Курт не впал в кому после того, как проглотил пятьдесят таблеток рогипнола, мощного успокоительного, и немного шампанского в отеле в Риме во время последнего тура группы в марте 94-го. И только немного позже до меня дошло, что это была попытка самоубийства (я должен был сразу догадаться – см. страницы 295–296 этой книги). Тем временем я обсудил это с CNN и с одним знакомым репортером из журнала People. Это определенно расстроило Кортни и, возможно, Курта тоже, хотя его мама уверяет меня, что Курту было все равно. Я никогда не узнаю этого наверняка.

В глубине души я понимал, что моя журналистская деятельность и дружба с Куртом находятся на грани неизбежного столкновения. Я просто подумал, что могу дать какой-нибудь ответственный комментарий по поводу того, что произошло. Но, возможно, мне не следовало этого делать. Во всяком случае, после этого с Куртом я больше не говорил.

Вряд ли мне от этого легче, но позже я узнал, что практически у всех близких людей Курта была похожая история: что-то пошло ужасно неправильно в самом конце, и в результате их скорбь по нему пронизана той же калечащей смесью замешательства, сожаления и вины.

Если его музыка хоть что-то значила, то внезапная смерть Курта не должна быть чем-то удивительным. В конце концов, ни одна песня Nirvana не затухала в конце.

И точно так же, как его музыка казалась громкой на фоне мягкой, и агрессивной на фоне мелодичной, жестокость смерти Курта контрастировала с ее тихими последствиями.

В необычно солнечный субботний день, на следующий день после того, как было объявлено о его смерти, около дюжины молодых поклонников собрались в небольшом парке рядом с домом, где кто-то поставил свечи и цветы. Все говорили вполголоса. Не было никакой музыки – не играли бумбоксы, никто не бренчал мелодии Nirvana на акустической гитаре; была только жуткая тишина, оглушительная тишина, которая висела над странной, призрачной сценой.