Варлаг и Фер спрыгнули на пол и огляделись. Нужно было быть тихими, как мыши, чтобы эльвины снаружи их не услышали. Глаза привыкли к полумраку через некоторое время и друзья решили обойти клетку кругом. То, что было внутри никаких звуков не издавало. Но Варлаг слышал тихое дыхание, или ему казалось. Ни замков, ни петель, никакого намека на то, чтобы можно было этот ящик открыть не было. Фер боялся, но Варлаг ощупал его стыки. Ничего.
– Его так не открыть… – раздался голос. Он был женским и глухо раздался из ящика. Оба друга вздрогнули. – Нужно обладание.
Юноша приблизил лицо к отверстиям в стенке клетки, Фер испуганно начал его дергать за рукав, призывая отойти. Но тот успел увидеть две пары светящихся желтых глаз, и отпрянул.
– Кто ты? – спросил Варлаг испуганно. Фер тяжело дышал ему в спину.
– Они зовут меня Фидес… – последовал ответ.
Глава 5. Проныра
Его называли по разному: прохвост, падальщик, прощелыга, пролаза, пройдоха и еще многими словами, начинающимися на “П” – обидными и не очень. Чаще всего его называли Проныра. Это было на руку для такого, как он. Мало кто знал его имя, да и зачем оно им было нужно? Древние говаривали, что знание истинного имени дает над тобой контроль. Разве можно допустить, чтобы они покушались на твою свободу, чтобы решали то, что тебе делать? Чтобы знали чей ты сын, как твое имя ласково шептала твоя мать, убаюкивая тебя? Они этого не заслужили. Хотя бы в этом свобода должна быть. Да, и меньше знают – крепче спят!
В любом случае, проныра – это тот, кто сует свой нос в чужие дела, проникнет туда, куда не следовало, стащит нечто ценное, извлечет выгоду, схитрит, съюлит и облапошит простофиль, а еще всегда выйдет сухим из воды. Этим он и занимался.
Проныра затаился за деревьями в лесной чаще и вглядывался в сторону небольшой дороги, петляющей меж зеленых полей. Его серые глаза, точно небо, затянутое тучами, впились в сумрак. Наступил вечер, а вместе с ним свинцовый небосвод обрушил на земли Эльфината дождь. Он накинул на короткие и темные волосы, торчащие во все стороны, капюшон.
Может быть это было предусмотрено погодными башнями, а может быть было совпадением? Этого он не знал, потому что за расписание работы калидитов и шидитов, делающих облака, никто не платил. Другое дело, если бы кто захотел располагать такой информацией. Тогда можно было бы и заморочиться.
Но дождь был кстати, он скрывал его самого, звуки его шагов и шорох одежд. Проныра уж думал сотворить туман, чтобы повысить скрытность, но этого не потребовалось. В шидии он был не слишком хорош, вряд ли бы ему удалось топить корабли, но вот с туманом он справлялся отлично. Это много раз помогло ему. Теперь же одежда намокла и сама стала походить на влажную кору дерева, делая его почти незаметным.
Он ждал. Ему удалось узнать, что по этому пути эльфы повезут ценный груз. И теперь нужно было выяснить об этом немного больше. Эти сведения стоили сущие гроши, поэтому вполне могли быть недостоверными и неточными. Может быть он и вовсе тратит время зря? Но вряд ли информатор стал бы его дурить. А если это так, и ничего не случится в ближайший час, то скоро он двинется в город близ Высьдома, найдет себе ночлег, согреется, наконец, наестся и напьется. После, конечно, придется с тем лгунишкой разобраться по-свойски. Но это мелочи.
А если все верно, то нужно выяснить насколько этот груз ценен, куда доставляется, кто его сопровождает и зачем. Все это уже можно было продать подороже, и даже не одному покупателю, а нескольким.
Деньги заканчивались и, чтобы выбраться отсюда, в конце концов, нужно было заработать еще хоть что-то. А в последнее время предложения не сыпались, как из рога изобилия.
Его задача была всегда простой – сделать ту работенку, за которую не хотел браться прочий обладатель, рискуя своей репутацией, семьей и близкими, положением и кто знает чем еще. Всего этого у Проныры не было.
Если за что-то хорошо платили, то он и не задавал лишних вопросов, если платили так себе, можно было и повредничать, набивая себе цену и разыгрывая драму. В любом случае, шантаж, шпионаж, воровство и кражи, даже похищения различных персон были делом его грязных рук и такой же, уснувшей, а не умершей окончательно, как он себе твердил, совести. Он ничем не брезговал. Так уж повелось.