Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями

«Моим клиентам не нужно ничего, кроме того, что от рождения причитается им и их наследникам по праву и закону. Дутые аристократы из Индианы потратили миллионы, созвали на помощь могущественных дружков со всех концов страны, лишь бы воспрепятствовать своим родственникам довести дело до суда. Слушание дела откладывалось семь раз по самым ничтожным поводам, а в это время за стенами психиатрической больницы Элиот Розуотер знай себе играет в теннис, и приспешники его во всеуслышание утверждают, будто он нормален.

Если мои клиенты проиграют дело, они лишатся своего скромного дома, убогой обстановки, старого автомобиля, их сынишка останется без своей маленькой лодки, Фред Розуотер потеряет страховые полисы, все свои сбережения и несколько тысяч, взятых в долг у верного друга. Эти мужественные, чистосердечные, простые американцы поставили на карту все, что имеют, уповая на американское правосудие, я оно не может, не должно, не имеет права их предать».

На том же листе, где была фотография Элиота, помещались два снимка Сильвии. На одном из них — на старом — она отплясывала твист с Питером Лоуфордом в Париже. На самом свежем — поступала в бельгийский монастырь, где главной заповедью было соблюдать молчание.

Элиот, возможно, и задумался бы над столь странными поворотами в жизни Сильвии, но вдруг услышал, как его отец ласково обратился к пожилому незнакомцу: «Мистер Траут!»

* * *

— Траут! — вскричал Элиот. Он так удивился, что потерял равновесие и ухватился за птичью ванночку, стараясь не упасть. Ванночка была ненадежно закреплена на подставке и начала крениться. Элиот выронил «Любознательного», схватил ванночку обеими руками, чтобы она не опрокинулась, и увидел в воде свое отражение. На него горячечным взглядом смотрел истощенный пожилой мальчик.

— Боже! — подумал он. — Ну, чистый Ф. Скотт Фицджеральд за день до смерти!

* * *

Обернувшись, он поостерегся второй раз выкрикнуть фамилию Траута. Он понял, что этим выдаст, как сильно болен, понял, что он и Траут, очевидно, познакомились, когда вокруг него все было черно. Элиот не узнал Траута по той простой причине, что на всех книжных обложках привык видеть Траута с бородой. У незнакомца бороды не было.

— Господи, Элиот, — сказал сенатор, — когда ты попросил меня привезти сюда Траута, я сказал доктору, что ты все еще ненормален. Ты уверял, будто Траут растолкует нам все, что ты делал в Розуотере, раз ты сам не можешь. Я готов был испробовать все и вызвал его. Оказалось, это был самый умный поступок за всю мою жизнь.

— Что верно, то верно, — согласился Элиот и снова осторожно уселся на краю фонтана. Он потянулся назад, достал у себя из-за спины «Любознательного». Стал сворачивать газету и впервые обратил внимание на дату. Спокойно произвел подсчеты. Он потерял целый год — ни мало ни много.

* * *

— Говори то, что велит говорить мистер Траут, — распорядился сенатор, — и если ты будешь выглядеть как сегодня, не представляю, чтобы мы могли завтра проиграть.

— Ладно, буду говорить то, что велит говорить мистер Траут, и не стану менять этот маскарад. Только мне бы хотелось еще раз освежить в памяти, что мистер Траут велит мне говорить.

— Это так просто… — начал Траут. Голос у него был глубокий, низкий.

— Вы уже столько раз повторяли все это вдвоем, — заметил сенатор.

— Все равно, — заявил Элиот, — повторите, пожалуйста, еще разок, самый последний.