-- Нет, я ведь знаю. Тот так и умер холостым. А другой-то женился на Сумбуровой еще прежде нашего приезда в Москву.
-- Точно. Теперь помню. Ведь у них, кажется, было двое детей?
-- Как же! Дочь за князем Бацевым, а сын был женат на Лохиной.
-- У которых именье в Пензе?
-- И чудесное. Недалеко от дядюшки Кирилла Петровича. Если от нас ехать к дядюшке, то надобно проезжать большим селом, церковь на горе, большой пруд и плотина премерзкая... Помните, бывало, матушка-покойница, грязь ли, что ли, уж непременно выйдет из кареты. Огромное село! Как бишь его? Ялки... Ялково. Точно, Ялково. Вот видите, оно было дано в приданое за матерью Лохиной, а Лохина отдала его, по духовной, дочери, что вышла за Байданова. Тысяча пятьсот душ -- незаложенные. Какие покосы, какие сады! Да ведь, я думаю, вы помните?
-- Как же не помнить! Да я знаю Ялково, как наше Индриково. Ты, видно, сама-то забыла; матушка с покойной Лохиной жили, что называется, душа в душу, и нас, бывало, детьми еще, почти каждую неделю туда возили, и ночевали мы там, и они у нас иногда дня по три живали. Да, конечно, ты этого помнить не можешь, потому что была очень мала тогда, а после Лохина умерла. Он уехал, и мы с тех пор в Ялкове только и побывали что проездом.
-- Видите, сестрица; после этого Байданова, что женат был на дочери покойной Лохиной, осталась одна дочь, единственная наследница.
-- Неужели же Байданов умер? Ведь он должен быть еще очень молод.
-- Давно умер, и жена умерла, и осталась только одна дочь, одна-единст...
-- Как все это умирают! -- сказала княгиня задумчиво.-- Как теперь помню: он был очень недурен собою, видный мужчина...
-- Дочь, говорят, две капли воды он и, представьте, одна-единст...
-- Жена его, Марья Сергевна, была очень дурна; такой огромный нос, да и глупенька была...
-- Ах, сестрица! Да ведь вы это говорите о старике Байданове, что на Сумбуровой был женат. Да тех уже давно нет. А это сын его, что на Лохиной был женат. Вот у него-то осталась дочь, одга-единст...
-- Точно, я смешала. Так неужели и он умер?
-- В польскую кампанию был ранен; поехал лечиться за границу и там умер. А жена его умерла года два тому назад у себя в подмосковной; только ее отвезли в Ялково и там схоронили. А теперь вот их-то дочь и живет на даче, на Петергофской дороге, с бабушкой, Марьей Сергевной, которую вы помните.
-- Как бы я хотела ее видеть! Она была предобрая. Представь себе, я ее не видела... сколько? Постой. Мы тогда жили на Фонтанке.
-- Это когда? Как они в Петербург-то уезжали?
-- В какой Петербург! В саратовскую деревню. Они приезжали проститься. Мы никогда уж с тех пор и не видались.
-- Ах, сестрица! Так вы тогда жили под Новинским, у Девяти Мучеников.
-- Станешь ты меня уверять! На Сретенке, близ монастыря; уж я так это помню. Покойный князь Сергий Васильич был тогда на Кавказе, и я его ждала, а они и приехали прощаться. Я очень знаю.
-- Ну, может быть. Только мне кажется, что вы жили под Новинским.
-- Как это ты споришь? Мы под Новинским жили, когда князь Сергий повез Евгения в корпус.
-- Точно, точно.
-- Ну, да как же мне не помнить? Ведь это ты все забываешь.
-- Дело не в том, сестрица. А видите ли: у Байдаковой с лишком две тысячи душ, да у бабушки, после которой она одна-единственная наследница, конечно, только пятьсот душ, да денег, говорят, будет тысяч триста, если не больше.
-- Так что же?
-- Как что? Надобно на ней женить Евгения.
-- Да, попробуй-ка, уговори его!
-- Право, сестрица, я вам удивляюсь. Как это вы никакой власти не имеете над сыном? Помилуйте: да ведь это уже явная польза? Я сказала бы на вашем месте: хочу, да и все тут.
-- Видно, что у тебя своих детей нет. У него, матушка, своя голова; он уж на своих ногах: так приказания тут не очень у места.
-- Если и так, то можно уговорить. Что же делать, сестрица? Уж если это пропустим, так ведь уж просто погибель. Он не дурак: как же ему не понять, что надобно же как-нибудь выпутываться из беды!
-- Поговори с ним, попробуй.
-- Только бы мне уговорить его ехать со мною к Белугиной,-- сказала превосходная женщина, в одно мгновение забыв неудовольствие, нанесенное сомнением сестры в успехе ее предприятия.-- У Белугиной он увидит Мери; она очень хорошенькая и, верно, ему понравится. А там... не отказаться же от невесты, потому что она богата?
-- Ты говоришь об этом, как будто все дело состояло только в том, чтоб захотел Евгений. Да там захотят ли?
-- Послушайте, сестрица. Белугина знакома со старухою Байдановой и говорила уже ей обо мне. Она у нее сегодня будет и меня познакомит с нею. Я напомню старухе о вас, о старине, и, поверьте, это дело сладится.
-- Друг мой! Да невеста-то захочет ли?
-- Что вы это, сестрица? Да как ей не захотеть? Князь хорош собою, молод; всегда живал в лучшем кругу. Вы согласитесь, уж там что другое, а смотрит барином. Уж я вам говорю -- грансеньор... Я вам вот как скажу. Белугина мне говорит,-- вы знаете, мы с нею всегда дружны и откровенны. "Алена Павловна! -- говорит она вот вчера даже.-- Будь у меня дочь, по рукам и по ногам бы связала, а уж отдала бы за вашего Евгения Сергеича".