Дача на Петергофской дороге

Княгиня рассмеялась.

-- Да Евгений-то не взял бы связанную.

-- Вот то-то и беда с вашим Евгением. Но погодите: неволя его исправит.

В эту минуту в комнату вошел молодой человек высокого роста, стройный, несколько бледный, с черной бородкой, прекрасными, слегка завитыми волосами и со взором... о, это был взор, от которого сходили с ума все кузины и тетушки, особенно тетушка Елена Павловна. Вся прекрасная душа Евгения рисовалась в этом взоре, со всеми ее неземными совершенствами, которых свет не умел ни понять, ни оценить, как говорили кузины и Елена Павловна.

И в самом деле, у Евгения была прекрасная душа. Он любил добро и хотел добра. Но это желание добра было в нем, как и во многих из нас, подобно чужеземному растению, занесенному на неродную ему почву. Само-то оно и взойдет, и красиво, и нравится, но не даст семян, не укоренится, потому ли, что в почве нет силы или что непогоды вредны ему.

Зато приятно было слушать Евгения, когда он говорил. Какая чистая нравственность! Какие высокие чувства! Какие превосходные правила! Впрочем, и на деле он всегда был таков: чист, высок, благороден, неизменяемо таков... пока противный ветер не сбивал его с этого прекрасного пути.

Впрочем, можно ли его винить? Найдите мне человека, который всю жизнь постоянно был бы верен самому себе... Я не говорю, чтоб это было невозможно; если есть люди, которые всю жизнь постоянно верны эгоизму, которому жертвуют всем, никогда не останавливаясь, то, конечно, могут быть и такие, которые будут верны однажды принятому хорошему правилу. Здесь недостаток, следственно, не в твердости?

Этот молодой человек с превосходной душою, которого собирались женить на двух тысячах душ, вошел и поцеловал мать, потом тетку, закурил сигару и обратился с вопросом к Елене Павловне:

-- Что так рано сегодня, тетушка?

-- Дел много,-- отвечала княгиня.-- Племянника хочет женить...

-- Вот, сестрица, все дело и испортила.

-- Женить? Опять? На ком же? Я не прочь.

-- Ну, уж если ты теперь не женишься, Евгений то я тебе скажу, что это будет уже ни на что не похоже.

-- Да, пожалуй, тетушка; только скажите на ком.

-- Нет, я тебе не скажу; а только, если ты сколько-нибудь меня любишь, если ты имеешь ко мне хоть тень дружбы...

-- Помилуйте! Что это за предисловие?

-- Да, да, если ты любишь меня, поедем со мной к Белугиной.

-- К Белугиной? Боже мой! На ком же там меня женят?

-- Увидишь; только поедем.

-- Смотреть, как она крадет ремизы?

-- Евгений! Евгений! -- сказала Елена Павловна грозя пальцем.-- Но уж так и быть. Все тебе готова простить, лишь бы ты был у меня послушен.

Евгений вздохнул незаметно для дам, по крайней мере, для Елены Павловны.

-- Меня, однако же, это интересует,-- сказал он.-- На кого еще вы метите у Белугиной?

-- Да не у Белугиной,-- сказала княгиня,-- а там есть...

-- Сестрица, Бога ради не сказывайте! Я не хочу, чтоб он знал.

-- И сама скажешь ему, не доехав до заставы. Когда же вы отправляетесь?

-- Хочешь, завтра? Нет, постой. Я узнаю когда, в субботу или в воскресенье? Ты дал мне слово?

-- Располагайте мною.

-- Сейчас же еду.

-- Да ведь ты хотела вечером?

-- Нет, теперь я еще не туда. Мне надобно еще теперь в Вознесенскую. Ужасно далеко, а оттуда уж два шага в Почтамтскую, к Вагиной; там у меня есть еще кое-что на примете. Я буду к вам обедать.

Она вышла в сопровождении молодого князя.

-- Как служат эти лошади! -- сказал он, возвращаясь.

-- Ведь она на наемных. Где же бы своим выдержать?

-- Да и Иван Григорьевич бы не дал.

-- Куда же ему дать! Он их жалеет больше, чем ее.

Оба замолчали. Княгиня вязала филе, не поднимая глаз. Евгений курил сигарку. Обоих внутренне занимали проекты Елены Павловны, и ни тот, ни другая не хотели сознаваться в том, потому что и тот и другая до сих пор принимали, по крайней мере судя, по-видимому, за вздор все предложения превосходной Елены Павловны.

-- Ох, уж эта тетушка! -- сказал наконец князь.-- Вечно с проектами. Вот об ней-то можно сказать, что она только тогда и покойна, когда ей есть о чем беспокоиться.

-- Все эти проекты происходят оттого, что она истинно любит тебя, друг мой,-- сказала княгиня очень серьезно, посмотрев на Евгения, но так, что тот не мог угадать, к чему именно клонилось это замечание.

-- Я это знаю! Тетушка точно превосходная женщина и, я верю, принимает во мне истинное участие...-- Он замолчал.

-- Что же, Евгений? -- сказала княгиня, положа работу и смотря пристально на сына.-- На этот раз я предложение ее не нахожу не стоящим внимания.

Князь молчал. Княгиня продолжала:

-- Тебе уж тридцать лет. Пора думать о женитьбе. Ведь мне уже давно за шестьдесят, и как посмотрю на себя... то, право, кажется, пора тебе позаботиться о том, чтоб я могла еще понянчить внучков.-- Княгиня сказала последние слова с веселою улыбкою, которая смягчала то, что было в них горького.

-- Не говорите мне об этом, мой друг,-- сказал князь, взяв руку матери.-- Вы знаете, что жизнь мне дорога только вами.