Дай мне руку, тьма

Первая ложь, которую я преподнес ей, и это оказалось не так уж и трудно.

— Но ты способен на это, не так ли?

— Как и все.

— Может быть, Патрик. Может быть. Но большинство из нас не выбирают ситуации, которые приводят к убийству. А ты выбираешь.

— Я не выбирал этого убийцу и не звал его в свою жизнь. И уж тем более Кевина Херлихи.

— Нет, — сказала она, — ты как раз это сделал. Вся твоя жизнь — это осознанная попытка противостоять насилию, Патрик. Но ты не можешь победить его.

— Кого?

— Своего отца.

Я потянулся за пачкой сигарет, провез ее по столу, пока она не оказалась передо мной.

— Я и не пытаюсь, — сказал я.

— Я не дурочка.

Я вытащил из пачки сигарету и стал стучать ею по центру веера из фотографий Хардимена, сожженного тела Рагглстоуна и распятого Кола Моррисона.

— Куда ты клонишь, Грейс?

— Ты водишься с такими людьми как… Бубба. А также Девин и Оскар. Ты живешь в мире насилия и окружаешь себя подобными людьми.

— Тебя это никогда не коснется.

— Это уже случилось. Черт. Хотя я знаю, ты скорее умрешь, чем позволишь кому-нибудь причинить мне зло. Физически. Я все это знаю.

— Но…

— Но какой ценой? Что с тобой происходит? Ты не можешь зарабатывать на жизнь чисткой канализационных труб, а, возвращаясь, благоухать мылом, Патрик. Это въестся в твои поры. Выхолостит тебя подчистую.

— А может, уже?

Миг тишины в трубке был долгим и мрачным.

— Еще нет, — сказала она. — Но это чудо. На сколько тебя хватит, Патрик?

— Не знаю, — сказал я сдавленным голосом.

— Я тоже, — проговорила она. — Но я не люблю осложнений.

— Грейс…

— Я позвоню тебе, скоро, — сказала она, и на слове «скоро» ее голос дрогнул.

— Хорошо.

— Доброй ночи.

Она повесила трубку, а я продолжал слушать гудки. Затем я сдавил пальцами сигарету и отшвырнул от себя пачку.

* * *

— Где ты пропадаешь? — спросил я Буббу, когда наконец достал его по мобильному.

— Во дворе магазинчика Джека Рауза в Саути.

— Чего ради?

— Потому что Джек сейчас там, как, впрочем, Кевин и большая часть всей команды.

— Хорошо же ты разделал Кевина, — сказал я.

— Для него Рождество уже наступило, да. — Он довольно хихикнул. — Старина Кев сосет свой супчик через соломинку, горемыка.

— Сломал ему челюсть?

— И нос тоже. Одним ударом двух зайцев.

— Но, Бубба, на глазах у Грейс? — спросил я.

— Почему нет? Должен тебе сказать, Патрик, женщина, с которой ты встречаешься, из разряда неблагодарных.

— Надеялся на чаевые? — съязвил я.

— Нет, всего лишь на улыбку, — сказал он. — На «спасибо» или хотя бы на благодарный кивок. Я бы все принял.

— Ты дубасил человека на глазах у ее дочери, Бубба.

— Ну и что? Он сам напросился.

— Грейс этого не знала, а Мэй слишком мала, чтобы понимать.

— Вот что я тебе скажу, Патрик. Просто для Кевина выпал плохой день, а для меня — хороший. Очень хороший.

Я вздохнул. Пытаться толковать Буббе о социальном договоре и принципах морали — это все равно, что вести разговор о холестерине с «Биг Маком».

— Нельсон все еще сторожит Грейс? — спросил я.

— Как ястреб.

— Пока все не закончится, Бубба, он не должен спускать с нее глаз.

— Он и сам не захочет. Думаю, он влюбился в эту женщину.

Я аж вздрогнул.

— Так чем, собственно, Кевин и Джек сейчас заняты?

— Укладывают вещи. Похоже, собираются в путешествие.

— Куда?

— Не знаю. Но выясню.

Я почувствовал едва ощутимую усталость в его голосе.

— Бубба.

— Да?

— Спасибо за охрану Грейс и Мэй.

Его голос потеплел.

— Всегда пожалуйста. Ты ведь сделал бы то же самое для меня.

Возможно, чуть деликатнее, но…

— Конечно, — сказал я. — Может, ты на какое-то время ляжешь на дно?

— Почему?

— Кевин может нанести ответный удар.

Он рассмеялся.

— Ну и что? — Он фыркнул. — Кевин.

— А как Джек? Может, ради поддержания авторитета он должен наказать тебя за то, что ты избил одного из его людей.

Бубба вздохнул.

— Джек — это мыльный пузырь, Патрик. Тебе этого не понять. Он, конечно, окреп, и он опасен, но только для хилых. Не для таких, как я. Он знает, чтобы вывести меня из игры, придется использовать невообразимую кучу народа, а если промахнется, надо готовиться к мировой войне. Он похож… когда я служил в Бейруте, нам раздавали ружья без пуль. Это и есть Джек. Ружье без пуль. А я — тот чокнутый шиит, который едет на грузовике с бомбами вокруг его посольства. Я — это смерть. А Джек слишком нежный, чтобы играть со смертью. Он ведь получил свой первый опыт власти довольно давно, еще в Ассоциации.

— О чем ты? — спросил я.

— «Охранная ассоциация Эдварда Эверетта», ОАЭЭ. Местная организация по охране правопорядка. Помнишь? Еще в семидесятых.

— Смутно.

— Да, черт возьми. Все они были добропорядочными гражданами, все жаждали защитить свою округу от негров, скандалистов и тех, «кто не так смотрит». Черт, мне самому дважды от них досталось. Твой старик так меня отделал…

— Мой старик?

— Да. Сейчас вроде смешно, столько всего было. Черт, отряд просуществовал каких-то шесть месяцев, но они заставили оболтусов вроде меня платить, когда попадались. Ничего не скажешь.