Дайте точку опоры

— Герман Иванович, получены сигналы: на объектах ставят старые блоки «сигма» — черт те что! Наш прокол…

— Куда смотрят начальники объектов? Заготовьте приказ.

— Командир объекта тридцать-двадцать инженер-подполковник Фурашов прислал протест…

— Уф, Сахара… Ничего не скажешь!

— Ракеты ракетами, а пивка бы со льдом — и можно помирать!

— Живот мой — смерть моя…

— А вы слышали анекдот? Ха-ха! В Тбилиси было…

Янов отсек все эти влетавшие в уши слова и, продолжая глядеть на Бутакова, по какой-то неожиданной ассоциации отчетливо представил давнее — и смешное, и горестное. Тогда он, Янов, приехал в академию. Начальник ее, генерал, старый его приятель, за чаем в кабинете, разговорившись о кадрах, вытащил бумажку — рапорт. «Вот еще какие бывают фрукты! Видите ли, полковник, начальник курса, за то, что капитан прошел, не отдав честь, гонял его, как… Хотя знал: капитан — доктор наук, наша гордость, кибернетик, функции вывел — лучшим математическим умам не под силу! Слушатели даже возмутились…» — «Что ж ты сделал?» — «Полковника перевел с начальника курса, а на капитана написал реляцию — присвоить звание подполковника, и прошу тебя подписать приказ». Оказалось, что в войну его взяли из аспирантуры, почти готового кандидата наук. «Сейчас его наука не в почете, — говорил начальник академии, — кибернетика! Местные марксисты от нее, как черти от ладана… А он у меня втайне, признаюсь, кое-что делает. Систему автоматического наведения. Удастся — пойдем ва-банк». Тогда они и познакомились: Янов и Бутаков. Да, доктор наук успел побывать в местах не столь отдаленных… Янову он понравился, хотя в военной форме не смотрелся: и рост небольшой, и сухопарость, и голос какой-то уж больно не армейский — негромкий, спокойный. А через три года, когда он, Янов, обратился в правительство — необходимо начать работу по созданию зенитных ракетных комплексов, — в записке предлагалось назначить главным конструктором Бориса Силыча Бутакова, профессора, доктора наук, полковника…

— Начали! Начали… Бросают!

На вышке зашевелились, потянулись к биноклям, заскрипели пружинно, заходили под табуретками доски. Возгласы и движение — кто-то ступил к краю вышки, к самой балюстраде, и закрыл Бутакова — вывели маршала из задумчивости: да, началось!..

Впереди по трассе в лимонно-мутном невысоком небе он увидел теперь просто, без бинокля, как серебристые дождевые капли выросли, вытянулись и над зыбчато-текучим в мареве горизонтом раздвинулись по фронту широко и просторно. Под ними раз за разом сверкали вспышки ослепительных молний, и уже с десяток белых устойчивых пятен повисло в блеклом небе. А молнии сверкали и сверкали. Янов знал: самолеты сбрасывали парашютные мишени, а сбросив, стремительно, судорожно уходили в высоту. Гул, отдаленный, тягуче-нервный, наполнял парной, душный воздух. В вышине над всем этим, будто стайка дельфинов, поворачивая серебристые бока к оплывшему в дымке солнцу, носилось звено «ястребков» — тройка майора Андреева…

Кто-то сбоку вслух, как заведенный автомат, торопливо считал мишени:

— Одиннадцать, двенадцать… четырнадцать, пятнадцать…

Внизу, под вышкой, напротив Янова вырос загорелый моложавый генерал, заместитель начальника полигона, напряженно вскинул руку к фуражке:

— Товарищ председатель государственной комиссии! Цели захвачены, вся аппаратура в боевой готовности, ракеты подготовлены… — Он понизил голос, и сразу стало видно — кожа на скулах натянулась, у кадыка шею усеяли крупные капли пота. — Какие будут приказания?

— Вы — руководитель испытания, программа утверждена и… действуйте! — Янову хотелось сказать это тихо, спокойно, как бы буднично, но сам почувствовал — голос осекся, вздрагивал. Чтобы подчеркнуть — разговор окончен, исчерпан, он отвернулся, с повышенной озабоченностью захлопал по карману брюк с лампасами — искал сигареты. И услышал, как генерал, будто боясь кого-то спугнуть, негромко, врастяжку кинул:

— Е-есть!

Янов успел прижечь сигарету. Под тентом включился динамик, и сразу лопнула тишина — заговорили, перекликаясь, разные голоса. Маршал ловил только отдельные слова: «Отметка… Приемники? Пятьдесят пятые? Пульсация в норме… Порядок, порядок… Уточняю…» И тут же, обрывая переговоры, резко, на фальцете, возвысился знакомый голос генерала:

— Внимание! В установленном порядке… огонь!

— Первая — пуск!

— Третья — пуск!

Тотчас в разных точках «луга» взметнулись над землей серые клубы дыма и пыли. Белые иглы ракет рванулись из них и, выметнувшись в низкое небо, изламывали траектории, ложились на курс. Серый густой дым заволакивал «луг» плотной пеленой, медленно растекался вширь, а из него одна за другой выметывались новые и новые ракеты…

Янов уже не слышал голосов в динамике — все слилось в гуле и грохоте. Степь, во всю ширь и даль, до горизонта и, верно, дальше, отзывалась набатным гудом, утробно-сухим, словно шедшим из самой земли, и Янову почудилось вдруг, что он один на вышке в степи, среди гула. Он не видел, да и никто на вышке не заметил, как осторожно, без стука, по деревянной лестнице спустился с вышки Бутаков…