Далекие чужие. Как Великобритания стала современной

Нигде это не было так очевидно, как при введении тайного голосования. «Закон о бедных» и «Закон о муниципальной реформе» положили начало эксперименту с различными видами тайного голосования. Избирательные бюллетени, отличавшиеся по дизайну, раздавались избирателям на дому, затем их возвращали заполненными лично или по почте, а через два дня бюллетени забирали платные агенты. Речь шла о конфиденциальности, а не о тайне. Впервые тайное голосование было введено на выборах в школьные советы в 1870 году, а в 1872 году – на муниципальных и парламентских выборах[26]

[O’Gorman 2007; Malcolm, Crook 2007: 449–471; Malcolm, Crook 2011:199–237; Hadley 2010]. По австралийской модели, применявшейся с 1856 года, были построены новые частные избирательные кабины, которые гарантировали как тайну голосования, так и (в итоге) анонимность избирателя. Акт голосования был окружен новой святостью и приличием. На избирательных участках – через каждые четыре мили по одной кабинке на каждые 150 избирателей – содержались четкие инструкции о том, что избиратели должны хранить свой голос в тайне и уходить сразу же после голосования, а любой, кто будет замечен во «вмешательстве» в работу избирателей, должен быть немедленно удален. Несмотря на протесты, что это слишком не по-мужски и не по-английски, закон был принят на первые восемь лет и впоследствии ежегодно продлевался. На выборах 1880 года около 35 тысяч избирателей объявили себя неграмотными, и их бюллетени были помечены клерком (тем самым была нарушена тайна голосования), но в целом проблем на начальных этапах оказалось на удивление мало, и в 1918 году тайное голосование стало постоянным. Тайное голосование, которое долгое время считалось «предательством» электоральной культуры, было окончательно натурализовано.

Тем не менее, новая концепция избирателя как анонимного политического субъекта, все еще нарушалась незримым присутствием корпоративного этоса и личных отношений как пережитков старой политической системы. Не искореняя политику влияния, тайное голосование стремилось «сохранить ее в приемлемой и легитимной форме» [O’Gorman 1989: 33]. Конечно, владельцы фабрик в небольших городах, как и домовладельцы сельских поместий, продолжали водить своих голосующих работников на выборы и устраивать для них вечеринки, пикники, праздники и фестивали. В XX веке аристократические семьи, такие как Дерби в Ланкашире, продолжали выступать в качестве покровителей избирательных округов, распределяя щедрость таким образом, чтобы закрепить свое влияние – предоставляя здание здесь, парк там. Тем не менее после 1872 года всего 20–30 % мест можно было назвать неоспоримыми, и только после 1918 года избирательные округа были юридически обязаны проводить независимые конкурсы. Незначительные проявления политики влияния продолжались на рубеже действия нового антикоррупционного законодательства. Повышение авторитета партийных агентов после 1883 года в значительной степени зависело от их знаний избирательного законодательства и понимания, как его можно обойти. Лишенные возможности «нанимать» партийных работников, избирательные округа приобретали все большее значение: потенциальные кандидаты могли делать пожертвования в местные благотворительные организации и поддерживать местные мероприятия, в то время как действующие члены могли делать это в любое время вне избирательных кампаний. До Первой мировой войны, по некоторым данным, существовало до 28 избирательных округов, где старые порядки с трудом уступали место новым. В основном они располагались в небольших южных районах, известных своей коррумпированностью. Даже в 1950-х годах местный кандидат от тори заходил в паб моего деда в Сассексе и покупал пару рюмок для собравшейся публики. Ни тайное голосование, ни «Закон о коррупции» не искоренили политику влияния. Избирательная культура, которая стремилась сбалансировать влияние и интересы корпораций, влилась в реформированную систему, призванную изолировать и индивидуализировать избирателей.