Далекие острова. Трилогия (СИ)

Я остановился на перекрестке у маленького фонтанчика, сделал несколько глотков воды и ополоснул лицо. От выпитого вина и коньяка, от духоты и палящего солнца, голова начинала болеть все сильнее. На мгновение мне стало страшно. Я всегда считал себя везучим человеком. Моя жизнь катилась довольно гладко, и, хотя в ней было достаточно ужасных и печальных моментов, но в целом мне везло. Я выживал там, где многие погибали сразу, не успев толком оглядеться. Может быть моя удача закончилась? Я еще раз ополоснул лицо, вытерся носовым платком, свернул в знакомый переулок, прошел несколько кварталов и вышел на Канатную улицу. Здесь в тени старинных тополей стояла маленькая морская церковь, построенная на деньги горожан в память о погибших в предпоследней войне. Внутри было сумрачно и пусто, в углу на лавке расположились несколько старух в черных платках. Они были похожи на ворон. Я прошел в исповедальню, опустив голову, чтобы не удариться о низкий потолок, и прикрыл за собой дверь. Небольшое круглое помещение было освещено двумя маленькими светильниками, которые почти не давали света. В темноте угадывались очертания бассейна расположенного посередине комнаты и крупная фигура человека, сидящего у противоположной стены.

— Здравствуйте святой отец, — тихо сказал я, опускаясь на пол.

— Здравствуй сын мой.

Я коснулся воды. Она была холодной. Я медленно опустил в бассейн обе руки. Какое-то время мы сидели молча, потом священник заговорил:

— Ты чувствуешь беспокойство?

— Я чувствую страх.

— Кто ты?

— Офицер.

Вода медленно струилась между моих пальцев.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь смерти.

Священник помолчал, и я услышал, как на другом конце бассейна плеснула вода.

— Все когда-нибудь умрут.

У священника был низкий голос. Он говорил тихо, но особая акустика помещения делала его глубоким и полным скрытого смысла.

— Я боюсь неизвестности.

— Твой путь известен. Однажды ты умрешь и великий океан примет тебя в свое лоно, а потом ты возродишься вновь, у тебя будет другое имя, другое лицо, но это будешь ты.

В темноте было хорошо и спокойно, голос священника завораживал. Странное оцепенение сковывало меня, голова больше не болела. Хотелось прилечь и остаться здесь навсегда. Казалось, что я нахожусь внутри огромной раковины, а надо мной шумят волны и проходят века.

— Не бойся смерти, потому, что ты бессмертен. Тело пустая оболочка. Однажды оно уйдет на дно и его съедят рыбы, а ты соединишься с океаном и будешь так же велик, как он. Ты сможешь взлетать брызгами к небу и сокрушать скалы.

Голос священника изменился, стал глуше, опять плеснула вода и он запел, какую-то странную мелодию, песню без слов.

Я попытался подняться, но не смог, и мягко завалился на бок, на заботливо расстеленные циновки.

Меня вежливо, но настойчиво трясли за плечо. Я сел, пытаясь понять, что со мной. Вокруг был полумрак. Я почувствовал чью-то руку и понял, что мне протягивают чашку. Рука была влажной, словно ее держали в воде, а потом не до суха вытерли полотенцем.

— Выпей это.

Я повиновался. Резкий травяной вкус с легкой горчинкой взбодрил меня. Я вспомнил, где нахожусь, и что в конце церемонии заснул и, наверно, выболтал священнику все секреты. Страшно не было, скорее наоборот легко и приятно, словно я много и долго трудился, и наконец получил возможность отдохнуть.

— Я говорил, что-нибудь, святой отец?

— Говорил, сын мой. Но все сказанное тобой не выйдет из этих стен. Тайна исповеди священна.

Не бойся ничего. Вода приняла мои слова, вода сохранит.

Шатаясь словно пьяный, я поднялся с циновки. Ноги заплетались, но я знал, что это не на долго, когда я выйду на улицу все будет нормально. Уже у самых дверей, священник поймал и легко сжал мою руку.

— Я на Вас не донесу.

Я всегда покупал книги в лавке старого Моза. Это был сухонький старичок, в высокой остроконечной валяной шапке, которую он не снимал даже в самую жаркую погоду. Он торговал старыми книгами и в его лавке можно было найти хорошее издание с редкими гравюрами за очень маленькие деньги. В столице существовала мода на все. Книги не были исключением. И дело было не в авторах, а в том, что книги переиздавались, они выходили на новой бумаге лучшего качества, в новом переплете, сейчас, например, в моде была жесткая и шероховатая, как наждак, акулья кожа. Библиотеки обновляли, а старые книги отдавали бумажным старьевщикам за бесценок. Нам с Мозом нравились потертые переплеты и особый запах пожелтевших страниц. Я входил в его лавку, как в музей и часто задерживался до поздна.

— Господин, Бур!

Моз вышел из-за прилавка и засеменил ко мне, шаркая по полу потертыми шлепанцами. В лавке пахло бумагой и пылью. Книги были везде: на стеллажах, на полу, на подоконниках. Они располагались причудливыми пирамидами, и чтобы достать нужную, необходим был помощник, который бы держал остальные.

— Здравствуйте Моз. Рад Вас видеть.

Он уже подошел ко мне и заглядывал в глаза, поражая своей странной, отсутствующей улыбкой.