— Садитесь, садитесь, — он указал на продавленное кресло слева от входа, — У меня появились очень хорошие книги: «Семена зла» Гуна и «Над обрывом» Тана, есть еще поэма «Слова влюбленных», но Вы, по-моему, стихи о любви не очень жалуете.
Он хихикнул.
— Можно посмотреть?
— Конечно!
Моз принес книги. Я быстро пролистал обе и прочитал аннотацию. «Над обрывом» была хорошо издана и гравюры были отличные. Я уже держал в руках эту книгу, когда-то давно, но прочесть так и не успел. Одной книги, в путешествии, мне хватит не надолго, читаю я быстро, но несколько штук я все-равно возьму из дома. Есть такие книги, которые ты перечитываешь снова и снова. Их не так много, но они составляют основу любой библиотеки.
— Я возьму вот эту.
Старик радостно закивал.
— Вас долго не было, я начал волноваться, думал вас перевели.
— Переводят, — я выбрался из кресла, — боюсь, что пришел попрощаться.
Улыбка сползла с морщинистого лица. Моз почесал затылок.
— Как жаль. Я надеялся продать вам еще много всего, — простодушно сказал старик.
После книжной лавки я отправился на улицу Курильщиков. Здесь, в многочисленных лавках, можно было купить хорошие сигары. В питейных заведениях под открытым небом, подавали чай и кофе, на столах стояли кальяны и лежали курительные трубки такой почтенной длины, что издали, своими размерами, напоминали ружья. Зазывалы на перебой предлагали посетить их заведение, но я торопился. Здесь никаких предпочтений у меня не было, и я зашел в одну из лавок, на мой взгляд, более просторную, чем остальные. Сигары продавались в коробках и россыпью, маленькие и большие, толстые и тонкие, легкие с привкусом ликеров или крепкие на столько, что перехватывало дух. Я взял две коробки. Толстый продавец, завернул их в коричневую бумагу, перевязал бечевкой и с улыбкой протянул мне. Вообще в старом городе все всегда улыбались. Это был фирменный стиль местных торговцев.
Я еще побродил немного по узким улочкам, поднялся на вершину и полюбовался чудесным видом, выпил в кафе холодного лимонада, купил в винной лавке три бутылки коньяка, и тяжело нагруженный отправился в казарму, жалея, что не взял с собой денщика в качестве вьючной лошади.
В кают-компании Бад и доктор играли в шахматы. Они опять надымили. Все окна были раскрыты, но горячий воздух, казалось, вообще не проникал в помещение. Я сложил покупки в кабинете и присоединился к ним.
— За кого будете болеть, Бур? — спросил доктор.
— За Вас.
— И правильно, — доктор взял у Бада пешку, — не прогадаете. Я выигрываю.
Бад почесал кончик носа и сдвинул фуражку на самые глаза, — посмотрим, посмотрим, — сказал он.
Суперинтендант Кос вернулся в половине пятого. Он занял мой кабинет, где разложил на столе бухгалтерские книги и деньги. Офицеры по очереди заходили к нему получить жалование.
В пять часов я выслушал доклад подчиненных. Морина была готова к походу, раненых и больных не было, кое-что из имущества требовало починки, но за вечер все должны были успеть сделать. После совещания я отпустил офицеров по домам.
Бад поехал попрощаться с сыном и передать деньги родственникам жены. Свою дорожную сумку он уже приготовил.
Кос отправился разбираться с квартирной хозяйкой, на обратном пути он собирался купить ром и папиросы. Интендант занимал маленькую квартирку, состоящую из гостиной и спальни, в двух шагах от казармы, в старом кирпичном доме. Хозяйка жила этажом выше и внимательно смотрела, чтобы он не водил в дом женщин и собутыльников, поэтому для интимных свиданий с барышнями, Кос обычно снимал номер в отеле.
Я тоже собрался домой.
В кают-компании доктор пил кофе и читал газету, уютно расположившись на диване.
За окном, во дворе, Люм мыл оставшуюся после обеда грязную посуду, вытирал ее и сразу убирал в походный ящик.
— Как дела доктор? — спросил я, — Вы уже собрались?
— Соберусь ночью. У меня мало вещей.
Доктор жил в отдельной комнате при лазарете. Все его вещи умещались в небольшом чемодане, который обычно лежал под кроватью, правда был еще объемный мешок с книгами по медицине. Я знал, что раз в месяц он отсылал часть жалования родным, которые жили на одном из дальних островов. Еще у доктора была жена, с которой он развелся перед войной. Ей он выплачивал минимальную сумму, положенную по закону и отношений не поддерживал. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он отправлял ей письма.
Доктор сложил газету и поднялся.
— Провожу Вас и куплю кое-что в дорогу.
Мы вышли во двор. Дневная жара спала. В карауле стояли два моряка и сержант. Ворота были закрыты на засов, а подворотня перегорожена цепью.
— Старшие офицеры! — скомандовал сержант. Часовые встали по стойке смирно и отдали честь.
— Пропустите нас, — сказал я.
Часовой снял кольцо с крюка и положил цепь прямо на брусчатку.
— Все в порядке? — спросил я сержанта.
— Так точно! Дежурим. Приказано никого не выпускать, только господ офицеров.
— Правильно. Вот никого и не выпускайте.
Мы вышли на улицу и часовые опять натянули цепь.