Далекие острова. Трилогия (СИ)

В кают-компании за большим столом сидел Бад и ел оставшуюся от ужина жаренную рыбу. На столе стояли консервные банки, пачки галет, бутылки с коньком и вином, лежали подсумки с патронами и походные ранцы. На диване сидел лейтенант-артиллерист Гат и читал газету. Еще целая пачка лежала рядом. На подоконнике расположился командир третьего взвода лейтенант Тар. Он пил вино из кофейной чашки.

— Добрый вечер, господа.

— Добрый вечер.

Офицеры встали.

— Вольно.

Все опять расселись.

Я поморщился.

— Что Вы тут устроили? Зачем все свалили на стол? Столешницу испортите.

— Да и пусть, — легкомысленно ответил Бад, — нам здесь больше не жить.

— Я тоже сказал, что стол жалко, — поддакнул Гат, — но кто теперь слушает артиллеристов?

— Правильно, — сказал Бад и отодвинул пустую тарелку, — никто не слушает.

Я покачал головой и ушел в кабинет. С этими людьми я воевал. Нас связывали дружеские отношения и иногда, они позволяли себе больше, чем следовало, но я не обращал на это внимания. Они были толковые офицеры, которым я доверял своих людей и свою жизнь. Скоро с нас, как шелуха слетит столичный лоск, мы забудем о парадной форме и эполетах.

Я разложил на столе старую газету, снял со стены трофейный краф, однозарядный офицерский карабин с укороченным стволом, достал прибор для чистки и принялся за дело. В дверь постучали и вошел Люм.

— Что-нибудь желаете, господин супер-лейтенант?

— Принеси чаю.

— Слушаюсь.

— Стой.

Люм замер.

— Почему лейтенант-маринер Тар пьет вино из кофейной чашки? Где бокалы?

— Извините, господин супер-лейтенант, — денщик вытянулся.

Я видел, что он устал, наверно упаковывал посуду и прочие необходимые в походе вещи, подавал на стол, раз двадцать готовил чай и кофе, таскал за мной покупки, но жалости к денщику я не испытывал. Он не плохо устроился при штабе, значит должен хорошо трудиться.

— Я уже все упаковал.

— Обеспечь господ офицеров всем необходимым.

— Слушаюсь, — с поддельной радостью сказал Люм.

Я почистил краф, отложил его в сторону и расставил на столе патроны. Они были крупнее, чем боеприпасы к карабину Гока, с серыми закругленными пулями, с желтыми медными гильзами. Патроны для крафа достать было почти невозможно, редкое оружие, которое делали только на заказ для вардовской знати, но Турд, по старой дружбе, раздобыл мне сорок штук. Десяток я расстрелял в тире, а тридцать стояли сейчас передо мной на столе. Я брал их по одному и раскладывал в подсумки из толстой коричневой кожи. Когда эта работа была закончена, я прикрепил подсумки к нагрудным ремням портупеи, так чтобы справа получился один, а слева два, потом еще раз взял карабин в руки, аккуратно протер ветошью и на секунду замер, рассматривая приклад. Он был из темного ореха, гладко отполированный и приятный на ощупь, с шестью зарубками. Их сделал не я. Вардовский капитан вырезал ножом напоминание о тех, кого убил. Интересно, а скольких убил я? Одного на катере, когда сидел на Скале, восьмерых или больше на линии Мо, в том числе хозяина этого карабина. Всех сосчитать было невозможно. Я не запомнил этих людей, только нескольких — двоих, троих. А сколько было убито по моему приказу, не сосчитать. Пустые мысли. Я солдат и совесть не мучает меня.

Я опять повесил карабин на стену, убрал все со стола и перенес на него свой ранец и сухой паек, дверь оставил открытой. Лейтенант Тар пожелал всем спокойной ночи и ушел спать. Гат рассказывал, как прощался с женой и детьми, Бад собирал ранец и слушал. До войны артиллерист работал инженером на заводе по производству корабельных орудий, был мобилизован, как технический специалист, но в первом же бою остался у пушки один и был вынужден отражать атаки вражеских катеров, за что и получил лейтенанта. На завод он больше не вернулся.

Я слушал рассказ лейтенанта через открытую дверь, думал о своем и машинально раскладывал пожитки. На дно ранца положил башлык, перчатки и теплое белье, чай, кофе, сахар, спички, баночку с солью и ложку завернул в полотенце, уложил все это в котелок, закрыл крышкой и поставил сверху. Консервные банки обернул в старую газету, потом в нижнее белье, суповые концентраты и галеты, переложил носками, все это разложил в ранце и застегнул ремни. Просунул руки в лямки, попрыгал. Нигде не гремело, не звякало, в спину острыми углами не впивалось.