Далекое будущее Вселенной

Казалось бы, наука, особенно в таких своих проявлениях, как космология и эволюционная биология, имеет крайне мало (а может быть, и совсем ничего) общего с эсхатологией — представлением о вселенной, имеющей не только начало, но и цель, и конец. Если есть область, в которой наука и богословие расходятся невозвратно и непоправимо, она здесь. Эту точку зрения подкрепляет как огромность вселенной, так и понимание того, что эволюционные процессы не просто слепы по отношению к будущему, но и зависят от массы случайностей, в принципе допускающих мириады вариантов развития истории Земли. Есть, однако, и иные мнения, более способствующие примирению науки и религии. Как часто указывают, абсолютный размер чего бы то ни было едва ли имеет какое‑то отношение к возникновению разумного вида, способного к трансценденции, а однажды, возможно, и к преображению. И в самом ли деле возникновение этого вида было эволюционной случайностью? Глубинная структура вселенной указывает на неизбежность появления в ней жизни; а размышление над условиями эволюции, особенно над феноменом конвергенции, заставляет предположить, что ее результаты весьма далеки от случайности. В таком контексте разговор об эсхатологии становится куда более осмысленным.

Принято считать, что в результате двух революций — копер–никовской и дарвинистской — человек оказался свержен с трона: из положения коронованного самой природой (или Богом) властелина мира он очутился в кошмарном состоянии острой и ничем не прикрытой незначительности. Обе революции выросли из научного любопытства и, независимо от верований католика Коперника и пантеиста Дарвина, привели к своего рода второму падению, изгнанию из мира, в котором при всех его локальных ужасах все‑таки царили безопасность и порядок.

Причины этого падения едва ли нуждаются в подробном объяснении. Признание гелиоцентрической системы Коперника стало, по сути, лишь первым шагом. За ним последовали великие исследования Гершеля, обнаружение красного галактического смещения, возможно, указывающего на вечное расширение вселенной, открытие микроволнового фонового излучения — и все это, в свою очередь, снижало нашу самооценку. Если говорить на языке цифр, будь то количество галактик или размер видимой вселенной, даже слово «незначительные» звучит для нас незаслуженным комплиментом: мы попросту невидимы. Неудивительно, что мы впадаем в то, что Ранер [32] назвал «экзистенциальным головокружением»; мы в мире — меньше песчинки. То же самое, хотя и с другой точки зрения, верно и в биологии. После того как путем какого‑то неясного до сих пор процесса из первичного бульона возникла жизнь, целые эоны микробиологической эволюции потребовались для того, чтобы из белкового месива выполз первый червяк. И затем еще протекли целые геологические эпохи, прежде чем примерно в середине истории Солнечной системы возник вид со столь развитыми интеллектуальными способностями, что он смог разглядеть в небесах богов, а чуть позже — обратить к ним телескопы. И дело не только в этом: если мы вспомним, что на земле обитали миллиарды видов живых существ, из которых почти все уже вымерли, становится ясно, что появление человека — чистая случай–ность, результат слепого процесса, который не ведает будущего и о нем не заботится. Наука, в особенности космология и теория эволюции, открывает нам наше истинное место: у нас нет ни привилегий, ни особого статуса, наше существование лишено направления и смысла. Что мы, собственно, делаем на земле? Да так… погулять вышли.

Бывший колосс, сброшенный с пьедестала, не только удивительным образом съежился, но и хуже того — теперь он лежит, наполовину утонув в зловонном болоте. Прежние наши верования и убеждения облетели под бесстрастным взглядом звезд; плодородная Земля превратилась в какую‑то уродливую пародию на заводское производство, все богатство биосферы мутировало в армию неуклюжих роботов, единственная задача которых — передавать из поколения в поколение свои генетические коды. По иронии судьбы с каждым ярким открытием в космологии и эволюционной биологии наша вселенная становится все тусклее. В этой натуралистической парадигме нет смысла говорить о телосе — цели существования вселенной, ее кульминации, неизбежно включающей в себя идею богоявления. Сама эта мысль — в лучшем случае наивный атавизм, заблуждение бессильных и разочарованных маргиналов или желание укрыться в своей раковине от Паскалева страха перед «вечным молчанием бесконечных пространств».