Далекое будущее Вселенной

10.6. Эсхатология в других местах?

Но есть ли в других местах что‑нибудь, кроме безжизненных планет, солнц и облаков пыли? Большинство современных биологов знакомы с парадоксом Ферми, утверждающим, что, если бы внеземная разумная жизнь существовала, мы бы уже о ней знали — не в последнюю очередь потому, что люди относительно поздно вступили в игру. Энтузиасты SETI в ответ на вопрос: «Где же они?» оглядываются на квазистатистическую основу уравнения Дрейка; однако, похоже, их аргументы основываются в основном на надежде (вполне почтенное чувство), если не на вере, в то, что внеземная жизнь должна существовать. Быть может, дурно так говорить; но, читая некоторые книги по SETI, я не могу отделаться от ощущения, что люди порой пытаются совместить Национальную академию с гольф–клубом и получить в результате какой‑то высокоинтеллектуальный джин с тоником. Почему бы не превратить уравнение Дрейка в список покупок: Земля определенного размера [23], к ней, пожалуйста, Луну побольше [22], Солнечную систему с летучим кометным облаком Оорта [35], способным донести до земли все необходимые вещества, и еще вон тот большой Юпитер [45], спасибо; да, и, пожалуйста, положение в галактике поудобнее, чтобы не долетала радиация вон от той сверхновой [27], и так далее. Так что, как я писал в другом месте: «Вполне возможно, что жизнь универсальна — и все же мы здесь одни» [6].

И все‑таки при чем тут последние времена? Прежде всего, я полагаю, что от космологической перспективы эволюция только выиграет. Как мы уже видели, комбинаторная бесконечность биологического «гиперпространства» в некотором смысле уменьшает вселенную, однако можно предположить, что навигация в этом пространном море подчиняется куда более жестким правилам, чем принято думать. Далее, биологические структуры потрясающе сложны: как напоминает нам Рассел Стеннард [39], кто бы согласился обменять наш мозг на солнце?

Здесь открываются и новые богословские перспективы. Я начал эту главу с того, как ничтожно человеческое существование в сравнении с космосом. Карл Ранер поворачивает эту мысль неожиданным и ценным образом:

Уже сегодня и еще более в будущем людям, в том числе и христианам, предстоит яснее и радикальнее понять, что само осознание

и принятие факта их затерянности в космосе, в сущности, поднимает их над ним и позволяет понять его как выражение того предельного опыта случайности, который они, согласно своей древней вере, должны пережить как конечные существа пред лицом бесконечного Бога. В этом смысле оправданно говорить, что космос стал для человека «более богословским»… В этом смысле чувство космического головокружения можно понять как развитие богословского сознания людей… Если… научное исследование космоса никогда не подойдет к концу и если правы богословы, говорящие о фундаментальной непознаваемости Бога, то наш опыт неизмеримости вселенной — не что иное, как пространственное соответствие богословскому догмату, и ничего другого мы и ожидать не могли (хотя, разумеется, это предположение нуждается в проверке). Если люди перестанут чувствовать себя во вселенной как дома и поймут, что вселенная им не дом, что отражает характер нашего религиозного опыта, несомненно, это будет закономерный элемент судьбы человечества ([32], с. 50; выделения авторские).