Дальний свет

Несколько мгновений она побалансировала на краю этой мысли, пробуя её притягательный сладковатый вкус. Затем едва уловимым щелчком пальцев оттолкнула амулет. Уголь откатился на край стола, упал вниз, меж досок пола. Ещё секунда — и он глухо стукнул где-то внизу, завершив полёт. Китти услышала и кивнула в ответ, прикрыв глаза. Наваждение прошло.

Спасибо, Ваше Величество, было и так слишком много ваших подарков.

Китти открыла глаза. По её наручным часам, прошло только около минуты.

— Кстати, их здесь нет, — громко сказала она для людей за дверью, упрятывая под жакет длинный список с именами, пока его никто не увидел. — А нет, одна ещё есть.

И в самом деле, острая мордочка появилась из угла, настороженно втянула воздух, затем уставилась с недовольством на происходящее.

Китти мило ей улыбнулась. Те из них, которые хвостатые, не умеют говорить, а значит, не представляют угрозы.

6

Ну, нет ещё — пока не закат. Осталось чуть-чуть, но пока — нет.

Феликс сидел под навесом небольшой кафешки и медленно тянул остатки кубы либре: на вторую хватило бы, но впритык, а сидеть здесь просто так — вообще не вариант. Всё Гречаев — уже сорок минут с назначенного времени. (На самом деле, и первую не стоило — перед встречей-то, но он просто обязан был как-то себе компенсировать, что всё катится к чертям).

«Катится»? Он сказал, «катится»?

Нет-нет, конечно же, нет. Ничего никуда.

Просто он отвык, какая она — обычная нормальная жизнь, когда она уже… наступила.

Сюда бы, конечно, хорошо компанию — обсудить дальнейшее, да просто поболтать обо всём. Хотя бы… ну хотя бы Рамишева. Впрочем, с ним это, по обыкновению, выглядело бы, как «я рассказываю, как всё на самом деле, а ты мне не возражаешь». (Порой Феликсу очень хотелось спросить: «Слушай, Витик, а если завтра я объявлю, что наше спасение — в абсолютной монархии, ты и тогда со мной согласишься?»)

В любом случае, Рамишев сейчас не в городе — где-то на югах. Пурпоров здесь, но от встречи отклоняется: сильно загружен, решает какие-то бытовые проблемы. Они это почему-то умели: переключаться на быт, обыденность, становиться обычными людьми. Просто… жить.

На самом деле, во всём Ринордийске — а может, и во всём мире — был только один человек, который если и не одобрил бы его, то, по крайней мере, говорил бы с ним на одном языке. (В какой это было книжке — что больше, чем любовь, необходимо понимание?)

Так, ну хватит, об этом человеке он думать не хочет и не будет. Что теперь, ей всё можно, что ли?

Феликс сердито оборвал мысли, огляделся по сторонам. Из глубин кафешки доносилась чуть приглушённая музыка — какая-то песенка из прежних времён. Вокруг столиков в кадках стояли цветы — алые, как кровавые взбрызги — но их, кажется, побило холодом за ночь. При свете-то ещё тепло…

— А, ну, день добрый, — напротив него за столик опустился Гречаев.

Феликс поймал взглядом высотку у того за спиной: величественный шпиль наверху солнце уже настойчиво обливало оранжевым.

— Вечер…

— Да-да, конечно, вечер, — торопливо согласился Гречаев. — Так ты хотел о чём-то поговорить? Мне сейчас нежелательно отлучаться надолго, но, скажем, полчаса для тебя есть.

— Полчаса по старой дружбе? — усмехнулся Феликс.

— Ну почему же… Я же знаю, что ты так просто не назначишь, — он внимательно и пытливо прищурился. — Так что у тебя было сказать?

— Мне нужно встретиться с Лавандой, — глядя в глаза, проговорил Феликс.

— Это да, но… — Гречаева будто что-то насмешило, и он сдержанно проскользил взглядом по столику, — причём тут я?

— Ну вот не хитри, — Феликс махнул рукой. — Понятно же, что ты пользуешься большим на неё влиянием.

— Н-не таким уж большим…

— И что к тебе она прислушается больше, чем если я сделаю официальный запрос.

— Мм… видишь ли, Феликс, — протянул Гречаев, будто перебирая на языке все слова из имеющихся. — Я ни в коем случае не хочу обвинять или наговаривать… Но согласись, ты во многом сам этому поспособствовал — что теперь она не хочет тебя видеть. Отношения родственников — это всегда палка о двух концах, а учитывая все обстоятельства… Ну, ты и сам понимаешь.

— Что? Что я не идеальный родственник? Что у неё полно причин меня не любить — начиная с того, что это я вытащил её в Ринордийск и втянул во всё это? Разумеется, я это знаю! Но она же всё-таки… — он поколебался, ища слово (официальный титул так и не был введён с самого июня). — Правитель. Она же должна понимать, что это касается всей страны. А не её претензий ко мне лично.

Гречаев как-то недовольно поморщился, будто разговор начал ему надоедать:

— Хорошо, я передам ей твою просьбу… Но что она согласится тебя принять — гарантировать, как понимаешь, не могу. Ты всё же очень сильно преувеличиваешь моё влияние на Лаванду, — он загадочно улыбнулся, покачал головой. — Она — вещь в себе. И, как я тебе когда-то говорил, человек во многом железобетонный.

7

Солнце скользило по тонкому ломтику мела в её руке: маленькая луна впитывала в себя большее и давала видеть — так чётко, так предельно ясно, что становилось удивительно и смешно, как никто не понял этого прежде.