Дальний свет

Поход к камню вымотал её на сей раз. Может, было бы иначе, слышь она по-прежнему голос с той стороны, но он уже долго и долго молчал. Остался только другой. Наверно, пять лет в секретарях у верховных правителей не проходят даром.

Снаружи тянулась ночь: сизоватая, дымная, когда свежий ветер спорит с горело-электрическим запахом бегущих где-то трамваев. Городская бледно-серебристая луна — священный диск меж рогов древней богини, по ошибке оказавшийся здесь — зависла над тонкими скалами многоэтажек.

Такая же ночь была и тогда — когда после смерти Софи Китти осторожно вскрыла нижний отсек шкатулки и всё же распечатала давно хранившиеся там бумаги. (До того только видела конверт, но поостереглась его повредить: если Софи о нём знала и просто проверяла, знала ли Китти, то могла и затребовать шкатулку обратно — посмотреть, всё ли на месте). Что ж, бумаги рассказали много интересного. Но для чего оно теперь…

Ничто уже, на самом деле, ни для чего. Так было и будет: в этом хороводе нет «своих» и врагов, и, если присмотреться в прорези масок, все лица здесь едины. Колесо идёт своим чередом, им ничего не дано изменить — ни ей, ни Феликсу. Разве что засвидетельствовать, как любопытный факт. Почему бы и нет, в самом деле: им определённо больше нечем заняться.

Это превращалось в игру — бесцельную, бесконечную; её невозможно выиграть, из неё нельзя выйти.

Нет, на самом деле, минимум один способ есть — лёгкий, быстрый и очевидный. Китти села к столу, выдвинула ящик: здесь хранился пузырёк, нетронутый ещё со времён службы.

Даже два (в том же ящике чуть дальше лежит пистолет).

Так, а теперь задвинем ящик, и давай по-нормальному, без глупостей.

О чём она думала перед этим… Пока служила у Софи, всё могла держать в голове. Теперь же то и дело что-то упускает. Будто идеально работавшая до сих пор машинка всё-таки сломалась.

Ах да, Феликс.

С Феликсом на самом деле всё просто, можно даже ничего не предпринимать. Ещё одна его уязвимость (которую Китти нигде не упоминала, потому что это могло быть кем-то использовано) — он не выносит одиночества. Значит, скоро явится сам.

Она встала из-за стола; не раздеваясь, прилегла на подушку. Может, сегодня всё-таки удастся заснуть, хоть ненадолго.

Почти тут же троеточьем раздался дверной звонок. Китти приподняла голову.

— Раньше, чем я думала.

11

— Да я это, я! — бросил в ответ Феликс. Нафига она вообще спрашивает: кто ещё в новые времена будет вызванивать традиционный позывной подполья.

Китти открыла дверь — как всегда, безупречно элегантна и глянцева. Час ночи.

— Заходи, — она отодвинулась от дверей. — Что-то не так? Неважно выглядишь.

— Ты прекрасно знаешь, что как, — пробормотал он.

— В общих чертах.

Они прошли в комнату. Китти уселась на диван и смотрела со спокойным внимательным любопытством. Феликс сел рядом.

— Так ты… Хотел что-то сказать? — наконец поинтересовалась она.

Феликс попробовал было, но понял, что слова разбежались. Что их просто и нет уже.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

Китти слегка удивлённо подняла брови:

— Всё совсем плохо?

Феликс не ответил. Китти легко поднялась и вышла.

— У меня… — раздался её голос с кухни. — Кажется, ничего нет. А, есть такая штука, — она появилась в дверях, держа зеленоватую бутылку.

— Что это?

— Nolle. Вроде мятного абсента. Жуткая гадость.

Она наполнила два матовых стакана из толстого стекла, один передала Феликсу, а со вторым села обратно на диван.

Феликс отпил было, но закашлялся после первого глотка.

— Я же сказала, жуткая гадость, — без интонаций проговорила Китти. Сама она просто сидела, держа стакан в руках и глядя в стену перед собой.

— Ладно, — Феликс поставил стакан на пол. — Можно и так.

Он подождал ещё с минуту, собираясь с мыслями.

— Лаванда не хочет меня принимать — тут ты, кажется, выиграла, — он невесело усмехнулся. — Пробовал через Гречаева, ещё по-разному… Всё глухо. Кому какое дело.

— Дела нет никому, — нечётким эхом отозвалась Китти. — Всё, что в нас было для них… полезного, мы уже сделали. И этот мир… уже не наш. В нас он не нуждается.

— Про мир я тоже думал, — Феликс небрежно кивнул. — Вот по промзонам шёл и думал: может, надо было после школы в рабочие идти, на завод. Чем-то ведь даже проще: ни о чём таком не думаешь, вечером пришёл с работы, пожрал, включил телик… Ещё один день. А вот сейчас, знаешь, вроде бы всё уже нормально — но я-то чувствую, что что-то не так. Помнишь, как тогда — когда только пришла Нонине?

Китти не ответила.

— Нет, Лаванда, конечно, хорошая и правильная девочка, — он вновь усмехнулся. — Но… что у неё в голове — я не знаю. Что-то очень своё. Гречаев вот говорил, что она вещь в себе. Правильно, в общем, говорил. А мне почему-то кажется, что если б она могла обустроить собственный идеальный мир… нас бы в нём не было.

(«И знаешь, мне страшно», — хотел сказать он, но в последний момент раздумал. Этого он не скажет даже Китти).

Она по-прежнему молчала.